Автобиография

— Чтобы избежать неприятных ощущений, я могу немного сдвинуть свою кровать к центру, — предложила я.

— Не понимаю, почему Агата должна спать на этой плохой кровати под протекающим потолком, — заявила Кэтрин. — На ней может спать кто-нибудь из мужчин. Один пусть ложится здесь, другой — в комнате с Агатой.

Предложение было принято, и Кэтрин, оценивающим взглядом окинув обоих мужчин, словно решая, который из них будет ей полезнее, милостиво пожаловала этой честью любящего Лена, а Макса сослала в меньшую комнату. Похоже, эти перемещения позабавили лишь нашего веселого хозяина — он отпустил по этому поводу несколько непристойных шуточек по-арабски и добавил:

— Как угодно: устраивайтесь и делитесь между собой как хотите. Мужчины в любом случае в накладе не останутся, они будут довольны.

Однако утром никто доволен не был. Я проснулась в шесть часов оттого, что дождь лил прямо на меня. Макс оказался жертвой наводнения в другом углу. Он вытащил мою кровать из-под льющейся с потолка струи и свою вытолкнул из угла. Кэтрин досталось не меньше нашего: над ней тоже текло. Мы поели и отправились с Басрауи осматривать его владения, а потом двинулись дальше. Погода была отвратительной; некоторые пересохшие русла, вади, стали снова наполняться водой, и их трудно было преодолевать.

Наконец, мокрые и измученные, мы приехали в Алеппо и устроились в относительной роскоши отеля «Барон», где нас приветствовал сын хозяина Коко Барон — человек с большой круглой головой, желтоватым лицом и печальными темными глазами.

Единственное, о чем я мечтала, была горячая ванна. Ванная в отеле оказалась полуевропейского-полувосточного типа. Мне удалось на этот раз найти горячую воду, но она, как обычно, вырвалась из крана вместе с клубами пара, напугав меня до смерти. Я попыталась закрутить кран — не сумела и стала звать на помощь Макса. Тот явился, усмирил воду и велел мне вернуться в комнату: он позовет меня, когда все будет готово. Я вернулась и стала ждать. Ждала долго, Макс все не шел. Наконец, зажав под мышкой губку, в халате я решительно направилась в ванную сама. Дверь оказалась запертой. В этот момент появился Макс.

— Ну, что же с моей ванной? — поинтересовалась я.

— О, там Кэтрин Вули, — ответил он.

— Кэтрин?! И вы позволили ей захватить ванну, которую приготовили для меня?

— Да, — ответил он и пояснил: — Ей так захотелось. — Макс строго посмотрел мне прямо в глаза, давая понять, что я покушаюсь на некий незыблемый закон.

Я тем не менее заявила:

— Считаю, что это очень несправедливо. Это была моя ванна, я ее для себя наливала.

— Да, — согласился Макс, — я знаю. Но принять ее захотела Кэтрин.

Я вернулась к себе и задумалась над советом полковника Дуайера.

На следующий день мне снова представился случай вспомнить о нем. У Кэтрин было что-то не в порядке с настольной лампой. Неважно себя чувствуя, страдая от головной боли, Кэтрин в тот день осталась в постели. На сей раз по собственному почину я предложила ей свою лампу, принесла, поставила на столик у кровати и ушла. Похоже, в отеле ламп не хватало, поэтому мне самой пришлось читать при свете единственной тусклой лампочки, висевшей высоко под потолком. Легкое возмущение зашевелилось во мне лишь на следующий день. Кэтрин решила перейти в другой номер, куда меньше доносился шум с улицы. В новом номере с лампой все было в порядке, но мою она даже не подумала вернуть, так что теперь я окончательно осталась без лампы: в ее бывшем номере уже поселился кто-то другой. Что поделаешь — Кэтрин есть Кэтрин. Однако я решила впредь чуть больше блюсти свои интересы.

Еще через день, хоть температуры у нее явно не было, Кэтрин объявила, что чувствует себя хуже. Она никого не хотела видеть.

— Оставьте меня в покое, — стенала она. — Уходите, это невыносимо: целый день кто-то входит, выходит, спрашивает, не нужно ли мне чего, — ни минуты покоя. Если бы мне дали полежать в тишине и никто ко мне не заходил, мне бы уже к вечеру стало лучше.

Я прекрасно понимала ее, потому что сама чувствовала то же самое, когда болела: мне тоже хотелось, чтобы меня оставили одну. Так собака заползает в укромный уголок, где ее никто не достанет, и лежит там, пока не случится чудо и она не выздоровеет.

— Я не знаю, что мне делать, — беспомощно разводил руками Лен. — Действительно не знаю.

— Послушайте, — попыталась я успокоить его, потому что он был мне очень симпатичен. — Ей виднее, что для нее лучше. Она хочет побыть одна — я бы оставила ее в покое до вечера, а вечером посмотрим.