Автобиография

Когда мисс Марпл родилась, ей было уже под семьдесят, что, как и в случае с Пуаро, оказалось неудобным, ибо ей предстояло еще долго жить вместе со мной. Если бы я обладала даром предвидения, я бы в самом начале придумала не по годам смышленого мальчика-детектива, который взрослел и старел бы вместе со мной.

В цикле из шести рассказов я окружила мисс Марпл пятью партнерами. Во-первых, это ее племянник — современный писатель, имеющий дело в своих книгах с суровыми сюжетами — кровосмешением, сексом, — склонный к отвратительным описаниям спален и отхожих мест. Словом, Реймонд Уэст видит жизнь с худшей стороны. К своей старой, милой, дорогой суетливой тетушке он относится с великодушием и добротой, как к человеку, ничего не понимающему в мире, где живет. Во-вторых, я придумала молодую женщину — современную художницу, у которой с Реймондом Уэстом особые отношения. Затем мистер Пэттигрю, местный адвокат — пожилой, сдержанный, наблюдательный. Деревенский доктор — очень полезный человек, так как знает массу историй, подходящих для вечернего обсуждения. И наконец, священник.

Для истории, рассказанной самой мисс Марпл, я придумала смешное название — «Отпечаток большого пальца святого Петра». Позднее я написала еще шесть рассказов с мисс Марпл, и все двенадцать плюс еще один, дополнительный, были опубликованы в Англии под названием «Тринадцать проблем», а в Америке — «Вторничный клуб убийц».

«Опасность в доме на краю» — еще одна книга, оставившая по себе столь незначительное впечатление, что я даже не помню, как писала ее. Может быть, я детально разработала ее сюжет гораздо раньше, что делаю очень часто и из-за чего порой не могу припомнить, когда книга была написана, а когда опубликована. Идеи возникают у меня в голове в самые неподходящие моменты: когда иду по улице или с пристальным интересом рассматриваю витрину шляпного магазина. Вдруг меня осеняет, и я начинаю соображать: «Как бы замаскировать преступление таким образом, чтобы никто не догадался о мотивах?» Конечно, конкретные детали предстоит еще обдумать, и персонажи проникают в мое сознание постепенно, но свою замечательную идею я тут же коротко записываю в тетрадку.

Пока все чудесно — но потом я непременно теряю тетрадку. Обычно у меня в работе их около дюжины одновременно: раньше я заносила в них идеи, вдруг пришедшие в голову, сведения о каком-нибудь яде или снадобье, сообщения о ловких мошенничествах, вычитанные из газет. Конечно, если бы тетрадки были у меня аккуратно сложены, рассортированы и надписаны, это избавило бы меня от многих хлопот. И все же иногда так приятно, просматривая кипу старых тетрадей, наткнуться на что-нибудь вроде: «Вероятный сюжет — додумать — девушка на самом деле не сестра — август» — и далее набросок сюжета. О чем все это, я уже вспомнить не могу, но зачастую такая запись дает толчок к написанию если не того самого рассказа, то чего-нибудь другого.

Есть сюжеты дразнящие, я люблю подолгу обдымывать и обыгрывать их, зная, что в один прекрасный день из них получатся книги. Идея «Роджера Экройда» очень долго бродила у меня в голове, пока удалось придумать все детали. Еще одной идеей я обязана посещению спектакля Рут Дрейпер. Я восхищалась ее профессионализмом и способностью к перевоплощению, она удивительно умела из сварливой жены моментально превратиться в девушку-крестьянку, смиренно преклонившую колена в соборе. Под этим впечатлением был написан роман «Лорд Эдгвайр умирает».

Начав писать детективы, я совершенно не была расположена оценивать события, в них происходящие, или серьезно размышлять над проблемами преступности. Детектив — рассказ о погоне; в значительной мере это моралите — нравоучительная сказка: порок в нем всегда повержен, добро торжествует. Во времена, относящиеся к войне 1914 года, злодей не считался героем: враг был плохой, герой — хороший, именно так — грубо и просто. Тогда не было принято окунаться в психологические бездны. Я, как и всякий, кто пишет или читает книги, была против преступника, за невинную жертву.

Впрочем, одно исключение все же существовало — популярный герой Рэффлз, блестящий игрок в крикет, удачливый вор-взломщик со своим кроликоподобным помощником Банни. Рэффлз всегда немного шокировал меня, а теперь, оглядываясь назад, я испытываю еще большее смущение, чем тогда, хотя он, разумеется, написан в духе старых традиций — эдакий Робин Гуд. Но Рэффлз был безобидным исключением. Кто бы мог подумать, что настанут времена, когда книги о преступлениях будут провоцировать тягу к насилию и приносить садистское удовольствие описаниями жестокости ради жестокости? Резонно было бы предположить, что общество восстанет против таких книг. Ничего подобного — жестокость стала сегодня вполне заурядным явлением. Я все не могу взять в толк, как это может быть, если подавляющее большинство людей, знакомых каждому из нас — и молодых и постарше — на редкость добрые и любезные. Поддерживают стариков, всегда готовы прийти на помощь. Меньшинство, которых я называю «ненавистниками», весьма немногочисленно, но как любое меньшинство, оно заявляет о себе громче, чем большинство.