Сулла

Соратники Суллы готовы были выгнать взашей этих двух нахалов, посмевших повторить глупость, которую им внушили в Риме. Но что бы ни приказывали тебе, чтобы ни внушали – у тебя должна быть собственная голова на плечах: возможно ли с таким неслыханно унизительным предложением являться к Сулле, самому Сулле?! Соратники ждали только знака, но Сулла не торопился со знаками.

Сулла спросил:

– Знаете ли вы точно, кого представляете в настоящее время?

– Знаем, – сказали трибуны.

– Ложь!

Гней Регул сказал:

– Мы прибыли не для того, чтобы лгать. Римские посланцы не лгут.

– А я говорю, ложь! – возвысил голос Сулла. – В противном случае вы должны доказать, что не лжете… Это очень просто сделать. Ответьте на мой вопрос: кого вы представляете?

Это пахло настоящим полицейским допросом, недостойным римских трибунов. Не для того пришита к тоге пурпурная лента, чтобы подвергаться оскорбительному допросу Суллы. Не хватает еще полицейского протокола, какие составляют, когда ловят воришек. Трибуны торжественно молчали, они не собирались отвечать на вопрос Суллы.

– Ладно, – сказал Сулла раздраженно, но все еще кое-как сдерживаясь, – я вам объясню, кого вы представляете по своей воле, и тогда решайте, кто стоит за вами. Но прежде я хочу предложить вам нечто и, в случае вашего согласия, готов тут же забыть обо всем.

– Мы слушаем, – сказал Лабиен, меняясь в лице.

Сулла продолжал:

– Вот что: переходите ко мне на службу. Я обещаю вам жалованье не меньшее, чем ваше нынешнее. Ежели вам не нравится служба у меня – можете выбирать любую виллу в Кампанье, и она будет вашей.

Ответ последовал немедленно:

– Нет!

– Нет!

Сулле не хотелось оставлять у этих трибунов ни малейшей надежды: дело Мария проиграно, скоро вся знать выступит против него. К тому же Марий стар, одной ногой он уже в могиле. На что же рассчитывают эти трибуны? На чудо?

Но трибуны молчали. Словно их это вовсе не касалось.

– Народ не разрешит, – воскликнул Сулла, – чтобы на шее его сидел старикашка и единолично вершил дела. Нет, никогда римляне не примирятся с диктатурой, никогда не примут они рабства. Веками жила и здравствовала республика. Неужели же римляне смирятся с единоличной властью? Ведь это противно не только обычаям, но всем представлениям римлян о государственности, о жизни общественной. Никогда народ не склонит головы. Поэтому то дело, которому служите вы, Лабиен и Регул, обречено на неудачу, на поражение. Это дело будет проклято. Народ отыщет достойный меч, чтобы уничтожить диктатуру Мария и его прихвостней.

– Это очень странное выражение, – сказал Регул.

– Прихвостни?

– Да.

Сулла махнул рукою:

– Его придумали самниты, и неплохо придумали. Оно относится к таким людям, как вы. Причем прихвостень столь же опасен, как и сам диктатор. Без них ни один единодержец не обходится.

Регул спросил:

– Не тебя ли изберет народ своим мечом?

Он спрашивал вполне серьезно, без тени насмешки.

Сулла ответил без обиняков:

– Если угодно, то – да! Именно меня!

– Я так и думал, – сказал Регул.

Сулла встал:

– Ваш окончательный ответ?

– Мы уже сказали…

– А все-таки?

Сулла смерил взглядом с головы до ног одного и другого трибуна. «Было бы очень хорошо, если бы эти ублюдки избавили нас от кровопролития, но, видимо, это не суждено. Будь что будет!» И он обратился к Дециму:

– Скажи мне, Децим: если человек дурак – виноват он в этом или нет?

– Никак нет! – ответил солдафон Децим.

– Ежели ему все толком объясняют, а дурак не желает взять в толк, что к нему обращаются с добрыми намерениями?

– Тогда он дважды дурак!

– Что же делать с таким? Ведь дважды дурак неисправим!

– Совершенно верно, неисправим!

Сулла сверкнул глазами, решительно подошел к выходу, откинул полог и крикнул солдатам:

– Солдаты, я пытался вправить им мозги! Мы сделали все, что могли! Могу сказать лишь одно: они свое прожили!

Это был приговор.

Солдаты подняли руки, и в каждой руке лежал камень. Увесистый булыжник в каждой руке. Сулла, не глядя на трибунов, указал им на выход.

Лабиен и Регул побелели лицом, и губы их стали восковые. Под холодными, злобными взглядами военачальников они пожали друг другу руки и смело двинулись к выходу.

Они сделали шаг. Еще шаг.

Они уже были там, снаружи, на претории.

Им дали прошагать еще небольшое расстояние. И тогда в них полетели камни. Децим опустил полог, чтобы камни случайно не влетели в палатку.