Сулла

И он не смел глядеть на нее. Что-то бормотал, и ей приходилось дважды переспрашивать.

– Я ничего не хочу, – говорил он. – Я просто должен тебя видеть. Иногда. А рабы твои погибли по своей глупости. Видели же они, что идут солдаты, – ну и посторонись! Да нет же – нарвались на мечи. Сами. Такая незадача…

Она сощурила глаза. Подошла к нему совсем близко.

– Я надеюсь, ты найдешь время, чтобы еще раз навестить нас. Потом. – Она улыбнулась. – Но только без этого обнаженного меча.

Он поднял меч и с размаху бросил в просторные ножны.

– Да, да, Коринна, без него.

Она взяла его руку в свою и повела к воротам. Он не сопротивлялся. Шел с нею, как ребенок.

– Ах, Децим! – Она приподнялась на цыпочки и прошептала ему на ухо: – Ах, мой Децим, я буду ждать тебя.

И подтолкнула в бок на манер девок с рыночной площади. А он, словно от этого несильного толчка, выкатился вон со двора.

На пороге дома Коринну дожидались перепуганные Тит и его уважаемая жена.

– Ушел? – спросил отец едва слышно.

Коринна бросилась на каменную скамью с изогнутой спинкой и принялась хохотать.

– Этот болван влюблен в меня, – сквозь смех выговорила Коринна.

– Кто он? – спросил отец. А мать все еще не могла отдышаться.

– По-моему, солдат. Разве это не видно?

– Да, но он командует. А за воротами их больше сотни…

– Во всяком случае, это не консул.

– Он обещал вернуться?

– Да, – бросила легкомысленная дочь. – Я ему слишком нравлюсь.

Отец сказал:

– Дела наши плохи: эти римляне ведут себя так, словно завоевали новый Карфаген.

– О боги! – зарыдала матрона, обнимая дочь, которая смекнула, что с этой поры начинается новая, полная неожиданностей жизнь. Она запела модную афинскую песню про босоножку, которая мылась по утрам в роднике, соблазняя юношей.

– Перестань! – прикрикнула матрона. – Тут такое творится, а она песенки распевает. Разве ты забыла, что в нашем доме гость?

Тит всплеснул руками.

– Тихо! – сказал он. – Если эти сулланцы задержатся в городе – нашему гостю придется не сладко. Да и всем нам…

– Да, сулланцы задержатся, – сказала дочь.

– О боги!

Тит схватился за голову. Для него тоже начиналась новая жизнь… Новая-то новая, но какая она будет? – вот в чем вопрос.

В это время в дверях показался старый человек. Это и был гость, о котором только что упоминали.

– Я все видел и все слышал, – сказал Гай Марий, ибо это был он. – Я знал, что так и будет. Сенат довел дело до логического конца. Представляю себе; сейчас громят мой дом, а сулланские ищейки вынюхивают мой след. Это был один из них!

– Дочь моя, – сказала матрона, – пойдем со мной.

И увела Коринну.

– Не выпускай ее из дому, – сказал Марий. – Болтушки сейчас очень опасны.

Он подождал, пока женщины выйдут, и продолжал:

– Я благодарю тебя за кров, дорогой друг, но стены твоего дома не могут спасти меня от этого неблагодарного зверя. Скорее я навлеку беду и на тебя, чего не желаю. Мне надо уходить. Найдется у тебя одеяние восточного торговца? Ведь ты большой любитель домашних представлений. Помнится, был у тебя подходящий наряд? А может, и борода сохранилась?

– Найдем, – пообещал Тит упавшим голосом. – Неужели все пропало, Марий?

Цвет лица Мария был желт. Мешки под глазами. И много старше своих лет, коих тоже немало, говоря откровенно.

– Неси сюда твой наряд, – сказал нетерпеливо Марий, Видя, что Тит чуть не трясется, добавил: – Тит, ты увидишь нечто. Помни всегда: Марий не сдается! А для Суллы даже развалины Рима не будут сладки, если этот негодяй не сможет приправить их трупом Мария.

2

Сулла находился в городе. Он продвигался со своим войском по узким вонючим улицам Рима. Всех, кто встречал их с мечом, – уничтожали. На небольших, замусоренных площадях завязывались кровопролитные бои.

Сулла лично возглавлял центр отряда. Шагал через густонаселенные места меж Авентином и Целием. И надеялся, достигнув Большого цирка, атаковать Палатин с юга и соединиться на том, на северном склоне холма с отрядом Руфа. Левый фланг его войска, огибая Авентин, пытался прорваться к берегам Тибра, а правый фланг через Целийский холм наступал в направлении Эсквилина.

Римские граждане не встречали Суллу с цветами и лавровыми венками. Напротив, сопротивление их казалось хотя и разрозненным, но столь единодушным, что Сулла поражался до крайности. И чуть не усомнился в ауспиции, которая была проведена Постумием не далее как сутки тому назад. Неужели за это время что-нибудь изменилось в царственной воле богов? Неужели военное счастье, которое никогда не поворачивалось спиною к Сулле, изменит сейчас?