Сулла

Сулла весь напрягся. Он ловил ухом каждое слово, каждое дыхание Буфтомия.

– Дальше… Дальше… – шепотом попросил Сулла.

Буфтомий ухмыльнулся:

– Что дальше? Разве не понятно что?

– А что? – Сулла от нетерпения глотал слюну.

Гадатель обратился к актерам:

– Скажите этому славному человеку, что дела его блестящи.

И он наконец допил вино.

Полихарм наполнил сосуд под строгим надзором Эпикеда.

– Я все понял, – сказал архимим. – Я хочу поднять вино в честь того, кто не только избегнет когтей соколиных, но и приведет этого разбойника к достойному концу!

Милон сказал:

– Неужели, Сулла, тебе нужны еще какие-либо свидетельства? Разве не ясно, что ждет тебя в ближайшем будущем? Как сказал Буфтомий, так и будет, ибо он видит далеко, очень далеко! Но ежели что будет складываться не так, то боги повернут ход событий, чтобы было именно так, как предсказал Буфтомий… Я тоже пью за то, чтобы Сокол нашел свой конец поскорее, чтобы все случилось согласно предсказанию нашего Буфтомия.

Мим приложился к чаше. Он пил судорожно. Было заметно, как крепкое вино льется в актерскую глотку. Было заметно, что актер сильно напрягается, но тем не менее полон решимости испить до дна.

Сулла и обрадован и озадачен. Мантика – его слабость, точнее, одна из его слабостей. Он верил в нее. Да можно ли не верить, если не раз и не два сбывались предсказания гадателей, если тайные приметы будущего бывали поразительно точны. Судьба сопутствует человеку. Счастье даровано человеку богами. Сулла не только убежден в этом, но не допускает иного толкования судьбы, счастья, везения. Человек рождается, а все события его жизни уже предопределены. Они написаны у него на роду. Пусть болтают новоявленные греческие мудрецы что угодно о природе вещей – все равно Сулла тверд в своем мнении. Ибо сам не раз испытал значение судьбы и дарованного свыше счастья. Поэтому следует скрупулезно, со всех точек зрения рассматривать любые тайные приметы, сопоставлять их с действительностью. Особенно следует верить в предсказания восточных мудрецов, например вавилонских и египетских, о коих немало сказано в старинных свитках…

– Спасибо тебе, – проговорил Сулла, обращаясь к Буфтомию. – Твоих слов я не забуду. И щедро вознагражу тебя, если только этот самый Сокол найдет свой близкий конец… Я щедро вознагражу! Я умею быть щедрым, Буфтомий.

Хотя Сулла и захмелел – это было ясно, – хотя и отвисла у него нижняя губа, придавая лицу выражение доброго благодушия, тем не менее говорил сущую правду: он умел благодарить друзей, особенно же в минуты возлияний. В эти минуты бывал он воистину щедр и даже добродушен.

Не миновала затрапезная чаша и Эпикеда. Господин приказал ему пить наравне со всеми.

– Мы будем пировать до рассвета, – сказал Сулла. – Нам хватит двух часов, чтобы прийти в себя. Силы в нас много, и мы еще померяемся ею с вонючим римским Соколом. Мы покажем миру, что мы вовсе не воробьи!

– Прекрасные слова! – провозгласил архимим. – И очень жаль, что нет среди нас девушек… А? Таких молоденьких, таких не слишком гордых…

Сулла расхохотался. Хорошее настроение приходило к нему.

– Друзья мои, – сказал он, хитро щуря глаза, – есть у меня одно святое правило: шлюх в походную палатку не водить. Моя палатка, мой лагерь – священнее храмов. Нет ничего прекраснее мужской компании и вина. Но… – Сулла понизил голос. – За пределами лагеря нет ничего милее женщин, знающих свое ремесло.

Актеры с ним вполне согласились, а гадатель что-то промычал, но никто не обратил внимания на его мычание, даже Эпикед. Он аккуратно налил вина в чашу и подал ее Сулле.

– Когда люди Сульпиция, – сказал весело Сулла, – подступили ко мне с обнаженными мечами, когда, казалось, не было иного выхода, кроме как подставить голову под мечи, чтобы разом кончить с мучениями, я увидел на небе некое облачко, напоминавшее подкову. Такую серебряную с позолотой подкову. Оно было и легкое, и прекрасное, и ласкающее взор. Оно плыло высоко-высоко в римском небе. У меня мелькнула мысль, что это знамение богов, что мечи не так уж страшны, хотя они в двух шагах от меня. Я сказал себе: да, это знак, и мне надлежит немедленно покинуть Рим, чтобы скакать на коне в Нолу. Я понимал, что подкова на небе ясно указывает на это. Только я подумал, как облачко растаяло. И сразу же явился глашатай с приказанием от Мария. Марий почел, видите ли, за благо не лишать меня жизни. Старикашка смекнул, что от него отвернулась бы вся римская знать…, Как только головорезы Сульпиция – попадись они мне! – ушли с рычанием львов, я сел на коня и помчался сюда.