Счастье по соседству

То, что можно было, хоть и с большим трудом, простить матери троих его детей, страдающей из-за депрессий, невозможно было простить Марку.

Дженнифер Марч приближалась к нему в свободном белом сарафане с крупными пурпурными цветами. Она выглядела восхитительно счастливой. Ее ниспадающие вдоль плеч волосы развевались на ветру, и Ной, завороженный этим зрелищем, еще сильнее недоумевал, как мог Марк Макбрайд бросить такую женщину.

— Я надеялся увидеть тебя! — выпалил, выступив ей навстречу, Ной, открывая калитку, разделяющую их дворы.

— Приятно это слышать, Ной! — отозвалась Дженнифер Марч. — Что касается меня, то я больше получаса удерживала себя от этого поступка, полагая, что только помешаю тебе своим визитом.

— И все-таки решилась? — спросил ее Ной таким тоном, как если бы для него это действительно много значило, отчего Дженнифер внимательно всмотрелась в его растерянное, но довольное лицо и улыбнулась.

— Да, — кивнула она в ответ и добавила: — Но было трудно.

После этих слов Ной тотчас позабыл о Марке Макбрайде.

— Меньше всего я бы хотела повредить тебе или Тимоти, — тихо призналась Дженнифер.

— Сегодня приезжали родители Белинды. Я разговаривал с ними. Пришлось затронуть много неприятных тем, — коротко проинформировал соседку Ной.

— Как все прошло?

— Не лучшим образом, — нахмурившись, произнес Ной, затем поднял глаза на Дженнифер и, усмехнувшись своим мыслям, продолжал: — Но я ведь ничего другого от них и не ожидал, они все такие же, какими и были столько лет, сколько я их знаю. Но я им сказал, что если они хотят общаться с внуками, то не обязательно таиться и изобретать шпионские методы свиданий. Я не похищал детей, а лишь увез их туда, где они будут под хорошим присмотром. Но отдавать детей им я не собираюсь.

— А они могли такое потребовать? — изумилась Дженнифер.

— Представь себе, — ответил Ной. — Они обосновывают это памятью о дочери. Утверждают, что детям будет лучше с бабушкой и дедушкой, чем с отцом-одиночкой.

— Тогда они рискуют сделать своих внуков самыми несчастными детьми на свете. Неужели им мало того страдания, которое испытывает Тимоти, оставшись без матери? Разве не сильнее будут страдать все трое, если они отберут их у тебя?! — прочувствованно воскликнула Дженнифер.

— Об этом не может быть и речи, Дженни. Кроме того, я запретил им морочить Тимоти голову в отношении поисков матери. Я сказал, что возложил это на профессионалов, а их пустые заверения, не подтвержденные фактами, и переезд в кемпинг, что недалеко отсюда, продиктован лишь желанием внести раздор в мои отношения с детьми. Я пригрозил им, что если они не остановятся, то я приму меры.

— Так это к ним бегал Тимоти всякий раз, когда хотел наказать тебя? — предположила Дженнифер.

— Да, так он поступал, когда мы жили в Сиднее, так же делал и теперь, узнав, что дед и бабка поселились в кемпинге. И велосипед — это их подарок.

— Теперь все сходится… Но неужели они не понимают, что нельзя играть детскими чувствами, внушая Тиму, что его мать жива и вот-вот вернется домой? — возмутилась Дженнифер.

— Им важнее доказать, что это я спровоцировал поступок Белинды, — гневно проговорил Ной.

— Родители Белинды обвиняют тебя в том, что ты был к ней недостаточно чуток и не помог ей справиться с послеродовой депрессией? Но ведь они, насколько я могу судить, тоже все время были рядом, жили в одном городе с дочерью, наверняка нередко видели ее. Тогда почему они, как родители, не предприняли всего того, что, по их мнению, следовало сделать тебе?

— В ту пору их волновало другое — очернить меня в глазах дочери. Они не приветствовали наш брак, негативно отнеслись к нашему желанию иметь более одного ребенка. Они считали, что я навязал ей это, сделав домашней хозяйкой. Но если бы я видел в Белинде какие-то другие стремления, то никогда не настаивал бы. Теперь, по прошествии лет, я могу высказать версию, что просто у моей жены не было собственного мнения. Сначала она полностью зависела от своих родных. Потом полностью доверилась мне, а поженились мы молодыми. Этого они так и не смогли мне простить. У нее не было ни конкретных планов, ни личных желаний, она, можно сказать, жила одним днем. Тогда я этого не сознавал. Мое желание создать семью было осмысленным. Я не мог предположить, что Белинда лишь слепо следует мнению более убежденного, чем она, человека.