118  

Но уже по одному тому, что его снова призывали в правительство, он видел все в менее мрачном свете. Был час ночи. Воздушного налета пока не произошло. Возможно, у немцев недостаточно мощный воздушный флот… Надо принять необходимые меры по обеспечению порядка, надо действовать решительно и быстро, направить в одно русло всю энергию нации. И почему надо думать, что война продлится бесконечно? Она может быть короткой и победоносной. Гитлер надолго увязнет в Польше. Он слишком быстро подавил враждебные ему народы, и это отягощает его положение. Быть может, Франции предстоит спасти мир, и ей нужны люди, способные осуществить эту задачу. В голове у Симона уже сложилась великолепная речь, бодрая, воинственная. Меры по противовоздушной обороне должны успокоить гражданское население…

И он уже видел самого себя в новой роли: видел, как он быстрым шагом проходит по траншеям, как Клемансо, как Пуанкаре. Ведь, если правительство падет, следующим премьер-министром…

Неужели это был тот же одинокий человек, который всего несколько минут назад стоял возле открытых кранов газовой плиты и думал о смерти?

А Мари-Анж? Вернуться к власти, зная, что по вечерам она не будет дожидаться его возвращения домой…

«Но я еще встречусь, встречусь с ней! Война волей-неволей сведет нас вместе… Только что я испытал минутную слабость, минутное отвращение к себе. Ну что ж, ведь я тоже человек, как и все другие. Я тоже имею право на мгновение пасть духом. И пока еще я сильнее, куда сильнее нынешней молодежи».

Симон Лашом оглянулся вокруг, увидел противогаз, книги, свое смутное отражение в зеркале, открытое окно, за которым лежал темный город, и полной грудью вдохнул свежий ночной воздух.

Он снял телефонную трубку, набрал номер.

– Алло, – произнес он, – это ты, премьер?.. Я согласен!

«Жизнь принижает» – это верно.

Но для Симона Лашома, как и для круга людей, к которому он принадлежал, иного существования быть не могло.

  118  
×
×