39  

Одно из главных правил личного нравственного кодекса Лашома гласило: «Никогда не поддаваться сентиментальности, искушению поставить себя на место противника». Обычно он даже прибавлял: «Лучше оставить за собой мертвого врага, чем врага, которого ты пощадил».

Однако в данном случае врагом была не Сильвена, а любовь, которую он к ней испытывал.

«Теперь, когда я насладился зрелищем ее смертельного страха, с меня, пожалуй, довольно…»

Его любовь к Сильвене окончательно умерла, и ни один врач не в силах был ее воскресить.

Симон снял телефонную трубку и вызвал доктора Морана-Ломье.

А всего минуту назад он думал о венке и цветах, которые прислал бы в день ее похорон…

«Неужели я тоже трус? – спросил себя Симон. – Нет, я просто исцелился».

Лашом остался в спальне, дождался врача: он сохранял спокойствие, как будто просто остановился на дороге, чтобы помочь незнакомому человеку, которого ранили. Он не испытывал ни волнения, ни жалости, просто поступал так, «как полагается».

Больше всего его огорчало, что ему пришлось отказаться от ребяческого удовольствия возвращаться домой пешком по ночным улицам, с чемоданом в руке.

Дебют мадемуазель Дюаль в «Комеди Франсез» был отложен на десять дней из-за недомогания актрисы. В тот вечер, когда состоялось ее первое выступление, ложа министра просвещения оставалась пустой, и все обратили на это внимание. Сильвена покорила публику исключительно силой своего таланта и своей волей; пресса доброжелательно отозвалась о ее дебюте.

Сильвена не искала встречи с Симоном. Напротив, сталкиваясь с ним в каком-нибудь общественном месте, она убегала. Она боялась его, панически боялась. И когда ей рассказали, что Лашома видели в ресторане, где он обедал с Мари-Анж Шудлер, на душе у нее полегчало.

Глава III

Возраст страданий

1

Когда начались хлопоты, связанные с наследством, доставшимся от госпожи де Ла Моннери, Мари-Анж и Жан-Ноэль с удивлением обнаружили, как много вокруг них «преданных» друзей, дальних родственников и старых друзей семьи, готовых прийти им на «помощь» своим опытом и знаниями. Эта история походила на грустную повесть о том, как две юные серны прогуливались в лесу и на них внезапно напала разъяренная свора псов, которые долго гнались за изнемогающей добычей и в конце концов затравили и растерзали ее.

Наследство, полученное братом и сестрой, было сущим пустяком по сравнению с тем богатством, которым владели обобравшие их люди. Но и этого скромного имущества хватило на то, чтобы распалить алчность и тщеславие доброхотов.

Нельзя даже сказать, что люди эти заранее сговорились между собой. Псы не сговариваются, преследуя добычу: они подчиняются хищному инстинкту и укоренившимся навыкам. Именно так и вела себя дюжина деловых людей и законников, связанных между собой многолетним сообщничеством, и все они действовали заодно, почуяв поживу.

Первый сигнал подал Шарль де Валлеруа. Выходя от нотариуса, куда он явился по собственному почину на правах главы рода, чтобы присутствовать при оглашении завещания, герцог сказал Жан-Ноэлю:

– Твоя бабушка не раз обещала оставить мне небольшую картину Ланкре[17] – ту, что висит в гостиной; кстати, она досталась ей от одного из членов семейства Валлеруа. Я немного удивлен, что она забыла об этом упомянуть в завещании. Впрочем, это безделица.

– Нет-нет, вовсе не безделица. Если бабушка обещала тебе картину, она твоя, – ответил Жан-Ноэль с наивным великодушием.

Герцога де Валлеруа не пришлось долго уговаривать. Совесть у него была чиста. Он не раз шутливо говорил покойной госпоже де Ла Моннери: «Послушайте, тетя Жюльетт, если вы, составляя завещание, не будете знать, кому оставить эту маленькую картину Ланкре, вспомните обо мне». И госпожа де Ла Моннери ни разу прямо не отказала ему.

– Тогда я пришлю за картиной завтра утром моего шофера, – сказал герцог. – Не стоит включать ее в опись имущества, это только приведет к лишним расходам.

С того все и началось. Темное пятно на выцветших обоях гостиной в том месте, где висела картина Ланкре, походило на первую брешь в стене здания, обреченного на слом…

В свое время госпожа де Ла Моннери решила оставить свои драгоценности племяннице Изабелле. Та, казалось, не понимала, что, когда тетка составляла завещание, драгоценности эти были лишь небольшой частью ее состояния, между тем сейчас они стоили столько же – если не больше, – сколько все остальное имущество. Изабелла спокойно приняла завещанные драгоценности, сказав при этом Мари-Анж:

  39  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×