68  

– Пойдем пешком, – предложил Кристиан.

Они взобрались на мост Академии, прошли по нему и спустились вниз. Кристиан быстро шагал впереди, его темная челка, как всегда, спускалась до самых бровей, на худой шее вместо галстука был повязан небесно-голубой фуляр. Под легким пиджаком выступали лопатки.

Несколько минут они шли вдоль узких улиц. Жан-Ноэль то и дело останавливался и оглядывался, потому что все – любой балкон, дверь лавочки, баржа с овощами и фруктами, причудливо выкрашенная лодка торговца ягодами, – все казалось ему интересным и заслуживающим внимания.

Лелюк равнодушно ронял на ходу слова:

– Это – святой Маврикий… А это – святой Моисей.

Жан-Ноэль мог прочесть все это на мраморных дощечках; он предпочел бы в одиночестве осматривать город и с большей пользой употребить свое время.

– Они просто смешны, эти венецианцы, – сказал Кристиан Лелюк. – Им захотелось перещеголять всех по числу святых, вот они и причислили к лику святых всех библейских пророков – Моисея, Иова, Иеремию, Захарию… А своего святого Марка они, кажется, откопали в Египте, чтобы не уступать Риму по части реликвий…

13

Жан-Ноэль знакомился с Венецией – ее дворцами, церквами и улочками; он все больше проникался очарованием этого города, где выйти на прогулку – значило заблудиться, где невозможно вернуться домой той же дорогой, по которой ты ушел из дому; в то же время благодаря «Трем пчелам» он получил доступ в самый странный на свете человеческий зверинец.

Он часто встречал герцогиню де Сальвимонте, старуху, кидавшуюся на шею всем встречным молодым людям; при виде Жан-Ноэля на ее «реставрированном» лице неизменно появлялась улыбка, с помощью которой она пыталась обольстить юношу.

Он познакомился со старым итальянским адмиралом, жившим в отеле «Даниэли», где останавливались новобрачные во время свадебных путешествий, и всякий раз, когда старик сталкивался с какой-нибудь юной четой, проводившей свой медовый месяц по расписанию туристского агентства Кука, он приходил в ярость. Когда же его спрашивали, почему он останавливается именно в этой гостинице, если вид влюбленных до такой степени его раздражает, он восклицал:

– Чтобы глядеть на них. Они чертовски глупы!

Жан-Ноэлю показали вдову некоего английского государственного деятеля – леди Кокерэм; несколько лет назад она отправилась в кругосветное путешествие в обществе своего мужа; у берегов Панамы он умер, а она, облачившись в траур, продолжала поездку, причем гроб с телом лорда Кокерэма следовал за нею в багаже.

Жан-Ноэлю довелось пить чай во дворце Ромер, библиотека которого насчитывала более сорока тысяч томов; владелице дворца, графине Сервери, «последней великой вольтерьянке», как ее называл Пимроуз, исполнилось уже семьдесят восемь лет; она свободно говорила на пяти языках, помнила наизусть весь Готский альманах[59] и знала множество вещей – от генеалогии императоров из династии Кантакузинов[60] до истории возникновения Корана; вместе с тем эта престарелая особа упорно судилась с собственной дочерью, которая недавно получила наследство: графиня Сервери хотела оттягать его в свою пользу.

Познакомился Жан-Ноэль и с другой седовласой дамой, также говорившей на пяти языках, но отличавшейся феноменальной глупостью; в молодости она слыла первой красавицей Венеции и потеряла счет своим любовникам; среди них был и совсем еще юный в ту пору Жан де Ла Моннери, а вслед за ним – ожидавший коронации кайзер; теперь эта старушка покорно и одиноко умирала в своем огромном дворце, окруженная тенями прошлого.

Встречал он и американскую писательницу Констанцию Уэйбах, женщину почти двухметрового роста, с коротко остриженными седыми волосами; она ежедневно с десяти часов утра напивалась виски и, кроме того, уже много лет одурманивала себя наркотиками; великанша эта с трубным голосом и всегда мутными глазами была автором двух очень плохих книг.

Сия чудовищная особа и сама тяготела к чудовищам: она появлялась повсюду в сопровождении карлика с торсом гиганта и лицом бульдога; он разгуливал в открытой спортивной рубашке, позволявшей видеть густую шерсть на его груди; урод этот, который с трудом мог взобраться на стул, любил собак и детей. «Единственный мужчина, приносящий мне радость в любви, – говорила о нем Констанция Уэйбах, – он силен как бык».

Жан-Ноэль познакомился также и с португальским судовладельцем Давиларом, миллиардером, который путешествовал на собственной роскошной яхте; вместе с ним путешествовала и его безумная дочь; несчастную постоянно держали взаперти – в каюте со стеганой обивкой из розового шелка.

  68  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×