Имперские истории

Жертвенность да самоотречение вознаграждаются лишь в сказках. На самом деле мир ужасно несправедлив; помыслы ближних сугубо эгоистичны; а если ты во все горло не будешь орать о своих геройских поступках, то о них никто и не вспомнит. Если делать слишком часто добро, то это входит в обязанность, тем более когда не просишь ничего взамен.

Пархавиэль почувствовал одновременно горькую обиду и радостное облегчение. Он сделал все, что только мог: брел по лесным топям, утопая в тумане и холодной воде, лазил по дереву и частоколу, рисковал жизнью, тараня дубовую дверь и погружаясь в яму зловонных отходов. И все ради того, чтобы спасти эту женщину, которая теперь брезгливо воротила от него нос и, как будто нарочно, чтобы позлить, любезничала с Артуром, субъектом, по мнению гнома, жалким и недостойным во всех отношениях.

Да, жизнь несправедлива, но если нельзя ничего изменить, нужно принять ее такой, какая она есть, не суровой, не враждебной по отношению к тебе, а всего лишь холодной и нейтральной; подслеповатой и глуховатой старушкой, идущей напролом сквозь толпу людей и не обращающей внимания, что она давит ногами чужие корзины и больно бьет изогнутой клюшкой по чьим-то головам.

Зингершульцо был рад, рад, что все закончилось, и последняя, жирная точка встала над «i». Флейте он был безразличен, и из каких бы передряг он бы ее ни вытаскивал, этого прискорбного факта все равно было не изменить.

– А может, тебе еще и деньжат отсыпать?! Да если б не ты, мы бы уж далеко были! Свалились на нашу голову, охламоны деревенские! Скучно жить стало, пошли бы в кабак кулаки чесать! – кричал отоспавшийся и набравшийся сил в плену Артур на молча смотревшего исподлобья наемника.

Пархавиэль ненадолго ушел в себя и не слышал, в чем состояла суть внезапно возникшего конфликта, но разговор у Совера с освобожденной воровской братией явно не ладился. Артур кричал, угрожающе размахивая руками перед носом солдата, тот молчал и покусывал нижнюю губу, Флейта примеривалась, как бы вырвать из рук неудавшегося компаньона меч, а перепуганный Нивел вот-вот был готов убежать.

– Заткнись! – спокойно, но очень громко произнес гном, приблизившись к крикуну на расстояние трех шагов и важно заложив руку за руку на широкой груди. – Мне плевать, что вы не поделили; плевать, кто прав и виноват, но я больше не хочу слышать твоего омерзительного голоса. Ты гнусный, отвратительный тип, и меня от тебя тошнит. Сейчас мы подберем оружие, возьмем лошадей и выходим на большак, там расстаемся и все молча, без единого звука. А если из твоей поганой пасти вылетит хоть один вздох, то я вот этими руками, – Пархавиэль подсунул под нос ошарашенного Артура натруженные мозолистые ладони с короткими, толстыми пальцами, – оторву твою лысую башку и буду, пиная, катить ее по дороге до самого южного побережья!

Артур смолчал и остановил Флейту, попытавшуюся вмешаться в разговор, чтобы урезонить гнома. Пирату не нужны были заступники, как, впрочем, и союзники. Его цель, быстрее добраться до Бертока, была легко осуществима и без них. Вокруг валялось много оружия, да и в конюшне испуганно посапывало около двух десятков лошадей, почувствовавших, что с их хозяевами произошло что-то неладное.

– Пошли, придется пробиваться на юг одним, – сказал Артур, а затем развернулся к Нивелу и, весело подмигнув пареньку, взъерошил копну его мокрых волос. – Спасибо, малыш, я никогда не забуду твоей помощи.

Нивел растерянно уставился на Пархавиэля, но гном был непреклонен. Зингершульцо тяжко далось это решение, и он не видел причин его менять. Хотя, с другой стороны, гном не навязывал пареньку свою волю. Если бы Нивел захотел, то мог бы уйти вместе с Артуром и Флейтой.

Парочка удалялась и уже почти совсем скрылась в тумане. Подросток поедал гнома жалобным взглядом, а Совер стоял в стороне и молчал. Наемник не посчитал возможным вмешиваться в размолвку между чужими людьми, которые через несколько минут навсегда исчезнут из его жизни. – Поджигать-то будешь? – спросил Пархавиэль у Совера, когда фигурки бывших компаньонов растворились в тумане.

– Нет, я передумал, – покачал головой наемник. – Лучше вернусь в замок, расскажу графу, пусть он и решает, как поступить. Со мной поедете? Думаю, он вас вознаградит.

– Едем, – кивнул после недолгого колебания Пархавиэль.

Общаться с норовистым провинциальным вельможей гному не хотелось, поскольку никогда не знаешь, куда подобный разговор зайдет и чем может закончиться, но упоминание о награде заставило все же рискнуть. У него был долг, который нужно было возвращать, а заработки в последнее время обходили его стороной.