– Сегодня она была какой-то не такой, – медленно сказала миссис Оливер. – Вы заметили? Совсем другой. Не… не в прежнем тумане.
– Не Офелия, – Пуаро кивнул, – а Ифигения.
Снаружи донесся какой-то шум и отвлек внимание их обоих.
– Вы считаете… – начала было миссис Оливер и умолкла.
Пуаро подошел к окну и поглядел на двор далеко внизу. Там остановилась машина «Скорой помощи».
– Они за ним? – дрожащим голосом спросила миссис Оливер. И добавила с внезапно нахлынувшей жалостью: – Бедный Павлин.
– Субъект малосимпатичный, – холодно заметил Пуаро.
– Но очень живописный… И такой молодой, – сказала миссис Оливер.
– Для les femmes этого достаточно. – Пуаро чуть-чуть приоткрыл дверь и посмотрел в щелочку. – Вы извините меня, если я вас ненадолго покину? – спросил он.
– Куда вы? – подозрительно осведомилась миссис Оливер.
– Насколько я всегда понимал, в вашей стране такой вопрос считается неделикатным, – ответил Пуаро с упреком.
– Ах, простите! Да только сортир не там, – добавила она шепотом ему вслед, в свою очередь подглядывая в щелочку.
Потом она отошла к окну и принялась наблюдать за тем, что происходило внизу.
– Только что на такси подъехал мистер Рестарик, – сообщила она, когда несколько минут спустя в комнату тихонько вернулся Пуаро. – С ним Клодия. Вам удалось пробраться в комнату Нормы или вообще туда, куда вы на самом деле отправились?
– В комнате Нормы полиция.
– Какая досада для вас! А что у вас в этой черной картонке?
Пуаро ответил вопросом на вопрос:
– А что у вас в этой парусиновой сумке с персидскими конями?
– В моей хозяйственной сумке? Пара земляных груш, а что?
– Тогда, с вашего разрешения, я отдам вам эту картонку. Только умоляю, обращайтесь с ней бережно, не надавливайте на нее.
– А что в ней?
– То, что я надеялся найти и нашел. Кажется, началось движение, – добавил он, подразумевая новые звуки, наполнившие квартиру.
Миссис Оливер пришло в голову, что Пуаро, как иностранец, нашел очень выразительное описание для происходящего, хотя и несколько неожиданное. Громкий сердитый голос Рестарика. Клодия, начинающая звонить. Полицейский стенографист, отправившийся в соседнюю квартиру взять показания у Фрэнсис Кэри и таинственной особы по имени мисс Джейкоб. Деловито входили и выходили члены следственной бригады. Два фотографа забрали свои камеры и отправились восвояси. Затем в комнату Клодии внезапно вторгся долговязый молодой человек с рыжей шевелюрой и заговорил с Пуаро, не обращая ни малейшего внимания на миссис Оливер.
– Что она сделала? Убила? Кого? Своего мальчика?
– Да.
– Сама говорит?
– Более или менее.
– Это не ответ. Она прямо так и сказала?
– Я этого не слышал. Самому поговорить с ней у меня не было возможности.
В комнату заглянул полицейский.
– Доктор Стиллингфлит? – спросил он. – С вами хотел бы поговорить судебный медик.
Доктор Стиллингфлит кивнул и вышел из комнаты.
– Так это и есть доктор Стиллингфлит? – сказала миссис Оливер и задумалась. – Нечто внушительное, – добавила она затем…
Глаза миссис Оливер открылись, и она вернулась в настоящее.
Глава 23
Старший инспектор Нийл придвинул к себе листок бумаги, сделал на нем какие-то пометки и обвел взглядом остальных пятерых.
– Мисс Джейкоб? – сказал он официальным тоном и посмотрел на полицейского у двери. – Я знаю, что сержант Конолли записал ее показания, но мне хотелось бы самому задать ей несколько вопросов.
Через две минуты полицейский вернулся с мисс Джейкоб. Нийл вежливо встал ей навстречу.
– Я старший инспектор Нийл, – представился он, пожимая ей руку. – Прошу прощения, что снова вас побеспокоил. Но мне хотелось бы получить более четкое представление о том, что именно вы видели и слышали. Так сказать, неофициально. Боюсь, вам тяжело…
– Тяжело? Нисколько, – перебила мисс Джейкоб, садясь в кресло, которое он ей придвинул. – Конечно, это был шок. Но вовсе не эмоциональный. – Она добавила: – Вы тут прибрали.
Он решил, что она подразумевает труп.
Ее глаза, наблюдательные и критичные, скользнули по остальным: с явным удивлением по Пуаро (это еще что такое?), с легким любопытством по миссис Оливер, вопросительно по спине доктора Стиллингфлита, с соседским сочувствием по Клодии (которую она удостоила кивком) и, наконец, с сочувствием остановились на Эндрю Рестарике.