Она сдернула с Габриэля клоунский колпак, водрузила его себе на голову, повернулась к зеркалу со словами: «Ну как, идет мне?» – затем, подхватив Габриэля под руку, попыталась поднять его с места.
– Да ну, пошли же, тут скучно!
– Да, – сказал, поднимаясь, Габриэль. – Надо мне все ей объяснить, объяснить самому. А потом – там посмотрим… – добавил он, широко и неопределенно поведя рукой.
Ему принесли шубу. И он вложил в руку швейцару сотенную бумажку.
– А ваш счет? – спросил метрдотель, согнувшись в поклоне и протягивая ему новый счет.
Габриэль снова широко и неопределенно повел рукой в направлении барона-голландца.
Музыканты принялись быстро укладывать инструменты в футляры, а официанты – собирать в корзину серпантин и обрывки письма.
Ван Хеерен, внезапно осознав, что все его покинули, воскликнул:
– Дорогой друг!.. – и рухнул на банкетку, где на сей раз в самом деле заснул.
Габриэль вышел с девицей, уцепившейся за него или, вернее, за его шубу, за его теплую и элегантную одежду.
Она сама была достаточно пьяна – постыдность одиночества и автоматически возникшая надежда что-то урвать побуждали ее прилепиться, словно водоросль, к этому мужчине, который даже не отвечал ей.
Они сели в машину, дверцы захлопнулись, и Габриэль рухнул на руль, упершись головой в руки.
– Но что же все-таки со мной? Что со мной? – простонал он.
Его совершенно сбивало с толку это происходившее в нем чередование отчаяния и ненависти.
Девица обвила его шею рукой.
– Да ну, не грусти же, вот увидишь: я тебя утешу, котик, вот увидишь, – прошептала она. И лизнула языком ухо Габриэля, словно хотела втолкнуть эти свои слова в его сознание.
А Габриэль усиленно пытался вспомнить фразы своего письма и особенно этот поразительный, неоспоримый довод, который все разъяснял.
— Это ты забрала мое письмо, а? – злобно спросил он у девицы.
– Да нет же, котик, ты сам его разорвал!
– Неправда!
– Да честно, правда же!
– А-а, тогда, пожалуй… – произнес Габриэль.
И машина не спеша покатила.
Девица погладила бобровую подкладку шубы.
– Ну не глупо, – прошептала она, – ставить такой мех внутрь!.. Знаешь, что мне в тебе сразу понравилось, – добавила она, – это то, что ты во фраке. До чего же благородно – фрак… Ну и куда же мы едем, котик?
Де Воос вел машину к Итальянским воротам.
– Ты там живешь, да? – снова спросила она.
Он вдруг остановил машину посреди проспекта, схватил девицу за плечи и, продираясь сквозь двойную завесу пьяного тумана, попытался уловить взгляд ее слишком близко посаженных глаз.
– Что там, по-твоему, по ту сторону? – воскликнул он.
– Где это – «по ту сторону»?
– Ну, когда умрешь!
Девица пожала плечами и ответила:
– Ах, вот что тебе покоя не дает! Зачем же тогда пить-то!.. Брось, не мучайся, ничего там нет. А что нам все рассказывают – так это одни сказки! Ничего там нет, точно знаю. В этом-то вся и штука!
– Ага! Вот, значит, как? Ты тоже в этом уверена! – воскликнул Габриэль, победоносно усмехнувшись. И, нажав изо всех сил на газ, помчался дальше. – Теперь я знаю, что мне делать, – пробормотал он.
– Эй! Эй! Не знаю, что ты там должен делать, а только убивать-то уж нас не надо. Давай, красавец мой, сбрось-ка скорость.
Она погладила его по руке, по шее, по ноге, пытаясь успокоить. Но Габриэль ничего не слышал и ничего не чувствовал.
«А-а! Наконец-то я выиграю, наконец я ей докажу…» – твердил он про себя. А по обе стороны шоссе мчались мимо фонари, тротуары, дома, чередуясь, словно пятна солнца и тени на глади озера. Машина выехала за Парижские ворота.
– Если вы сейчас же не остановитесь, я позову на помощь, я позову полицию, – сказала девица, от страха снова перейдя на «вы».
Колеса машины подскакивали на мостовой Вильжуифа, а стрелка спидометра, слабо освещенная лампочкой на приборной доске, перескочила за сто.
А девица, чувствуя, как с каждым мгновением в ней нарастает паника, спрашивала себя, чем кончится эта поездка с обезумевшим пьяницей – разобьются ли они в ночи или произойдет дикое совокупление, после которого он ее придушит. Она взвыла нечеловеческим голосом, пронзительно и протяжно.
Тут Габриэль, казалось, заметил ее существование.
– В чем дело? Ты что, хочешь выйти? – спросил он.
Он замедлил скорость, не останавливаясь совсем, и, перегнувшись через девицу и открыв дверцу, вытолкнул ее вон.
Она сделала несколько шагов, теряя равновесие, споткнулась о тротуар, ухватилась за дерево, да так и осталась стоять, прижавшись к его стволу, чувствуя, как замирает сердце и покрываются холодным потом виски.