Крушение столпов

Министр, борясь с оцепенением, постепенно охватывавшим его от переедания, продолжал свое словоблудие.

– Пойдемте пить кофе в кабинет, – озабоченно сказал Шудлер, поднимаясь из-за стола.

Руссо прошел первым, совсем маленький, несмотря на высокие каблуки, горделиво вздернув голову, с порозовевшим лицом и округлившимся под жилетом животиком.

Трое мужчин вошли в комнату с высоким потолком и столами, обтянутыми зеленой кожей, – средоточие и цитадель могущества Шудлера.

– Я не показывал вам моих наград? – обратился Ноэль к Стринбергу.

Он подвел финансиста к плоской витрине, помещенной под его портретом, где на ярко-красном бархате были разложены колодки, эмали, галстуки и ленты самых разнообразных и самых старинных орденов.

Стринберг впервые, казалось, проявил некоторый интерес к чему-либо, кроме финансовых комбинаций.

– Смотрите-ка, у меня этого нет, – проговорил он, указывая на белый с зеленым крест. – А-а, вы офицер этого ордена? А я – кавалер Большого креста… Ага! Ну конечно же у вас есть награды бывшей Австро-Венгрии…

Они напоминали двух коллекционеров, собирающих почтовые марки, и еще немного – стали бы предлагать друг другу обмен. Хотите моего Венцеслава Святого? А я вам отдам Зеленого Дракона.

– Э! Не будь министерств, которые их распределяют!.. – воскликнул Руссо, фамильярно хлопая Шудлера по плечу, чтобы деликатно напомнить, кому тот обязан своим галстуком ордена Почетного легиона.

– Немножко коньяку, – предложил Шудлер.

Руссо помахал рукой в знак отказа.

– Напрасно, мой дорогой. Он – тысяча восемьсот одиннадцатого, к тому же последняя бутылка…

– А-а! Ну, раз тысяча восемьсот одиннадцатого года… – проговорил Руссо с видом человека, сдающего позиции.

Это был тот самый знаменитый коньяк – его всегда подавали у Шудлеров по торжественным случаям, – которым угощали и Моблана… Последняя бутылка.

Ноэль осторожно взял ее левой рукой, боясь, как бы правая его не подвела.

Руссо обхватил рюмку ладонями, будто озябшую птичку, и погрузился в глубокое бархатное кресло, чтобы лучше прочувствовать аромат драгоценной жидкости.

А Стринберг, разглядывая двух этих паяцев – сонного карлика и трясущегося исполина, – которых судьба бросила в его красные руки, сказал:

– Вы, ваше превосходительство, выдвигали сейчас идею займа, предназначенного покрыть нужды строительства? Если речь идет о частном займе, я готов был бы вам его предоставить.

Руссо оторвал нос от рюмки, и жаркая волна еще ярче окрасила его щеки. Как? Стринберг, человек, которого правительства уламывают месяцами, человек, о котором мечтает в надежде на чудо каждый министр финансов, предложил ему вот так, просто… Быть не может: это невероятно…

Но Стринберг уточнил, что делает это предложение не вообще французскому правительству, а лично Анатолю Руссо. Его превосходительство в самом деле первый французский политический деятель, который давно уже производит на него большое впечатление широтой ума и вызывает такое чувство доверия.

Руссо не посмел уточнять цифры, будто это могло оскорбить безграничные возможности Стринберга.

«Вот, пожалуйста! – думал Руссо. – Насколько обманчиво бывает первое впечатление!..»

Он уже представил себе, какое ощутимое влияние он приобретет благодаря предложенному займу. Укрепив свои позиции союзом со Стринбергом, он станет незаменимым человеком, мессией… будущим премьер-министром.

– Франция с радостью примет, – сказал он, глядя на застекленные шкафы, стоявшие вокруг, точно в поисках чего-то, чем он мог бы отблагодарить финансиста. – Нам нужно встретиться, и встретиться поскорее, – добавил он.

– Безусловно, я люблю, чтобы мои предложения принимались безотлагательно, – подхватил Стринберг.

Естественно, соглашение с банком Шудлера – что зависело от одной лишь подписи его превосходительства, как считал Стринберг, – будет подписано через неделю.

Руссо сделал жест, показывавший, что он все понял.

– Дело будет улажено к нашей следующей встрече.

«Решительно, – думал Шудлер, – в Стринберге есть что-то гениальное. Содружество двух гениальных людей, Шудлера и Стринберга: займы для сообществ, заем для правительства, великие планы и великое их воплощение… Удача, настоящая удача, что Руссо так понравился Стринбергу. Как верно я рассчитал, сведя их вместе…»

И вдруг исполин забыл, что должен следить за фразой-осой, жужжавшей у него в голове.