94  

Они озадаченно посмотрели друг на друга.

– Да нужно просто съездить за Дуэ: он живет тут совсем рядом! – воскликнул маркиз.

– Черт побери, блестящая идея, – подтвердил Жилон. – Я сейчас же за ним съезжу. Пойдите, побудьте пока с ней; а я постараюсь обернуться как можно скорее.

Он провел маркиза через ступеньку, ведущую в спальню. Кюре пододвинул к кровати кресло. Затем, когда старик уселся и освободился от шерстяного шарфа, который завязал ему Флоран и от которого кровь прихлынула у него к голове, Жилон взял его руку и положил на простыню. Под высохшей сморщенной ладонью слепца оказалась рука старой дамы с плотно сжатыми пальцами – рука, похожая на маленькую ощипанную птичку.

И старые любовники, которых уже коснулась смерть, ослепив одного и схватив за горло другую, оставались так неподвижными в течение долгих минут. Внезапно кровать затряслась, точно старую даму охватил припадок смеха или рыданий. Но это лишь потому, что в теле ее вдруг появились какие-то силы от прикосновения руки любимого, и она вся задрожала, от затылка до колен.

Кюре и мэр, усевшись бок о бок за один стол, оба обрюзгшие, с грязными ногтями, оба сосредоточенно заполнявшие бумаги, походили на толстых школьников, списывающих друг у друга домашнее задание.

«29 мая 1930 года, в 22 часа, в нашем присутствии предстали при свидетелях…»

– Простите, господин маркиз, назовите, пожалуйста, ваши имена, – попросил мэр.

– Урбен, Антуан, Жак… Погодите, у меня ведь было еще одно.

– О, неважно, этого довольно. А девичье имя госпожи де Бондюмон?

Маркиз глубоко вздохнул.

– Мулинье, – недовольно ответил он.

– Вы не знаете даты ее рождения?

– О! Оставим пока так, завтра напишем, – шепнул ему кюре, чувствуя, что допрос неприятен маркизу и может все испортить.

– Да, но это не вполне законно, – повторил мэр.

– В сущности, – прошептал маркиз, ни к кому не обращаясь и не оставляя скрюченной ручки Одиль, – мы принадлежим к тому классу, которого достойны.

В эту минуту послышался шум мотора – приехал Жилон; дверцы отворились, выпуская тучного виконта Дуэ-Души, обутого в стоптанные туфли, которые он надевал по вечерам, собираясь отужинать в одиночестве у себя в замке.

– А! Это ты, Мелькиор, – мы тебя побеспокоили, – проговорил маркиз.

– Сущая безделица, – ответил бывший представитель усопшего претендента на престол.

Присутствие толстяка, его лицо цвета яичного белка, козлиная бородка, белесые круги вокруг глаз будто ярче выявляли, придавали бо?льшую рельефность всему в спальне: небольшому пыльному балдахину над кроватью умирающей, слабому свету, пропускаемому абажурами, запаху лекарств и старости, въевшемуся в жуйское полотно, изъеденное ржавчиной и местами сгнившее от сырости. Жилон заметил, что у Мелькиора де Дуэ-Души на виске вздулась большая мясистая шишка, наполовину скрытая волосами.

С гражданскими формальностями было покончено в несколько минут.

– Считаем, что статьи зачитаны, – произнес мэр. – Объявляю вас мужем и женой.

– Мы подпишем оба свидетельства вместе, – шепнул ему священник, почувствовав, что необходимо торопиться, ибо дыхание умирающей опасно участилось и подобие тени скользнуло по ее лицу.

Священник как только мог сократил молитвы.

– Готовы ли вы признать здесь присутствующую Одиль вашей законной супругой, по всем канонам нашей матери-церкви? – повернулся он к маркизу.

– Да, готов, – твердо проговорил маркиз.

– Готовы ли вы признать здесь присутствующего Урбена…

Старая дама, которая не могла уже явственно различать звуки, прекрасно понимала, что происходит вокруг нее. Ее «да» выразилось неопределенным хрипом и отчаянным выражением маленьких глаз, утонувших в складках вертикальных морщин.

– Ego conjugo vos in matrimonium…[28] Дрожащим усилием старая дама подтащила к себе руку маркиза и долго лихорадочно прижимала ее к своим узким, сморщенным губам, упиваясь наконец осуществлением мечты, в течение двадцати лет владевшей всей ее жизнью.

Нужно было разъединить их руки – ту, что походила на сухую ветвь, и ту, что походила на закоченевшую птичку, – и провести по двум свидетельствам, помогая вывести странные знаки, ничуть не похожие на их прежние подписи.

От усталости, вызванной этим последним усилием, маркизу казалось, что не только глаза, но и все его члены сразу ослепли. По-прежнему сидя в кресле, наклонив вперед голову с седым венчиком волос, покуда кюре, манипулируя шестью кусками ваты, приготовленными на блюде, отправлял старой даме последнее миропомазание, он уснул. Она тоже.


  94  
×
×