Любовь дикая и прекрасная

Гленкерка глубоко тронуло, что она пыталась отдать Ботвеллу свое состояние, но пограничный лорд отказался.

Забавно, подумал Патрик, если бы они с Френсисом не полюбили одну и ту же женщину, то могли бы стать друзьями. Единственное, что не довелось услышать графу, — так это правду об отцовстве близнецов. Даже в беспамятстве Кат защитила своих детей.

Несколько дней спустя она снова пришла в сознание и тут же испуганно схватилась за живот.

— Не бойся, — одернул ее Гленкерк, — твой полукровка все еще у тебя.

И ушел, предоставив ее заботам слуг. Кат была крепким созданием, и силы ее быстро восстанавливались. На лицо вернулся румянец, и с каждой неделей графиня становилась глаже и пухлее. Она либо отдыхала, либо играла с детьми. Только Бесс, уже достаточно взрослая, понимала, что ребенок, которого мать носила в себе, был не от ее отца. Но Бесс не хотела больше с ней воевать и решила помириться, попросив стать крестной ребенка. Довольная Катриона согласилась.

Мэг же помалкивала, не желая выбирать между упрямцем сыном и столь же своенравной невесткой. Оба были такие гордые! В конце концов вдова и вовсе укатила к своему младшему сыну и его жене на неопределенное время.

Граф Гленкерк оставался с супругой холоден, хотя и вежлив. Катриона отвечала тем же. Они были связаны не только церковью, но и королевским приказом. Положение казалось невыносимым.

В середине августа 1595 года графиня Гленкерк разрешилась от бремени своим девятым ребенком, дочерью. На следующий день Кат сидела в постели, принимая семью.

Граф Гленкерк навестил жену только вечером.

Она уже отчаялась его сегодня увидеть и, оставаясь одна, кормила дочь. Патрик встал в дверях, наблюдая за женой, и на миг его лицо смягчилось. Затем Кат подняла глаза, и их взгляды встретились.

— Можно мне войти, Кат?

Она кивнула. Придвинув стул к постели, граф сел и стал смотреть, как ребенок жадно сосет пышную грудь. Вскоре девочка уснула, и, прежде чем Катриона смогла остановить мужа, Гленкерк забрал у нее ребенка. Он уложил малышку у себя на изгибе руки и стал рассматривать. Дочь Ботвелла была розовато-белой, с маленьким личиком-сердечком и влажными золотисто-каштановыми кудрями. На ее щеках лежали полумесяцем густые темные ресницы. Патрик видел на своем веку достаточно младенцев, чтобы понять, что эта будет большой красавицей.

— Какое ты ей дашь имя? — спросил он.

— Я об этом еще не думала, — ответила Кат.

— Вероятно, это будет последний наш ребенок, и я бы хотел назвать его сам, — сказал Гленкерк. У Катрионы глаза раскрылись от изумления.

— И как же ты ее назовешь? — робко осведомилась она.

— Френсис, — тихо произнес он. — Ее будут звать Френсис Лесли.

На какой-то кратчайший миг Кат подумала, что ослышалась, но внезапно глаза мужа потеплели, и он улыбнулся.

— Не стану просить у тебя прощения. Кат, — то, что я сделал, нельзя стереть или забыть. Но я не хочу, чтобы Джеймс Стюарт разорил нас вместе с нашими родственниками, как он разорил Ботвелла. Знаю, что ты уже больше не полюбишь меня, но разве мы не можем начать сначала и остаться друзьями? Я никогда не переставал любить тебя, милая, и сомневаюсь, что когда-нибудь перестану.

Она вобрала в себя воздух, и сердце ее взволнованно забилось. В горле поднялся жесткий комок, а веки обожгли слезы. Протянув руку, графиня взяла ладонь мужа и прижала ее к своей щеке. Потом подняла к нему лицо, и глаза ее засветились, словно изумруды.

— Ботвелл был прав, — тихо отозвалась она. — У тебя мне ничего не грозит.

Гленкерк уложил спящее дитя в колыбельку, а затем снова подошел к жене и взял обе ее руки.

— Мне повезло больше, чем ему, дорогая. Мне дали возможность попробовать еще, раз.

Он снова улыбнулся, и Кат трепетно улыбнулась ему в ответ.

Она помирится с Патриком ради дочери и ради своей безопасности. Но до самой смерти она не забудет Френсиса Стюарта Хепберна, великого пограничного лорда, некоронованного короля Шотландии и ее, Катрионы, возлюбленного.

Неистовый Ботвелл всегда будет жить в ее сердце.

Часть V. БЕГСТВО ЛЮБВИ

38

Катриона Лесли тихо сидела перед камином в своей спальне, наблюдая пляшущие языки пламени и пытаясь разобраться в событиях последних недель. Муж был мертв или по крайней мере считался таковым. Она не могла, однако, представить Патрика мертвым и не чувствовала, что он умер. «Но что поделаешь, — вздохнула графиня, — факты неопровержимы».