Любовь дикая и прекрасная

Потом он перевернул ее на спину, его темная голова скользнула вниз, а рот с жадностью припал к набухшему розовому острию, безудержно его обласкивая и рассылая по нутру Катрионы молнии горячего наслаждения. Потом его губы начали томительно обследовать ее прекрасное тело, обжигая кожу. И, наконец, Чика увидел крошечную родинку — тот полный нестерпимого соблазна знак Венеры, что увенчивал нежную расщелину. Рука паши метнулась развязать шаровары. Прижимаясь и корчась, он стянул их и вернулся к заворожившему его пятнышку.

Глаза его сладостно раскрылись, а губы тронула слабая улыбка. Эта родинка звала и приглашала, отказаться было невозможно. Турок склонился и поцеловал ее, довольный, что женщина неистово затрепетала.

Опять оказавшись с ней на одном уровне, Чикалазаде взял руку Катрионы и заставил тронуть его. И едва горячая ладонь покрыла могучий орган, как паша застонал.

Он взглянул на лежавшую под ним красавицу. Впервые в жизни у него появилась женщина, не уступавшая ему в чувственности. Кат отпустила член, и визирь опустился на нее. Ласковыми руками раздвинув ей бедра, он встал меж ними на колени. Ухватив Катриону за ягодицы, Чика медленно притянул ее к себе и насадил на свой жесткий член.

И тут он на мгновение опешил, потому что женщина оказалась не только горячей, влажной, но и тесной, словно девственница. Визирь даже простонал от наслаждения. Снова овладев собой, он начал плавно двигаться.

Затем осторожно опустил ее на кровать и поудобнее обхватил ногами. Тело Кат покрывали мельчайшие бисеринки влаги, а голова неистово билась на подушке.

Большие руки Чикалазаде нежно ласкали ее, и он стал говорить ей слова утешения. Внезапно изумрудные глаза открылись и впрямую встретили его взгляд. Она принялась тихо всхлипывать.

— Нет, Инчили, нет, моя прелесть, — любовно сказал визирь. — Я вижу в твоих сладостных очах тень другого мужчины. Я должен победить этого соперника, ибо ты никогда больше его не увидишь. Ты моя навечно! — ликовал он. — Отдайся мне вся, моя драгоценная!

— Не могу, — рыдала она. — Не могу!

Руки его возобновили свою дразнящую ласку, а губы начали с легким нажимом целовать ей лицо и шею.

— Я сделаю так, что ты забудешь его, — прохрипел Чикалазаде. И он снова отдался мерному движению страсти, теряя уже самого себя в ее тепле и сладости.

Он довел и себя, и ее до высшего наслаждения, а потом Кат рыдала у него на груди, пока, изнуренная, не уснула.

Она спала подобно ребенку, свернувшись клубочком и расслабившись. Визирь с улыбкой поднялся с развороченной постели и, подойдя к низенькому столику, налил себе бокал апельсинового шербета. Развалясь на подушках, он задумчиво потягивал напиток и глядел на свою прекрасную невольницу. Хаммид был прав, она заслуживала особого отношения. Но Аллах! Чужестранка бросает вызов великому визирю! А ведь достаточно одного его слова, и всякая в гареме из кожи вон лезет, чтобы ублажить своего господина. Даже его гордая жена-принцесса страстно желала доставить ему наслаждение.

С Инчили, однако, получалось как раз наоборот. Это он пытался завоевать ее. И не отступит, пока не завладеет как ее телом, так и душой. Никогда он не испытывал такого блаженства, как этой ночью. И визирь вздрогнул, представив, какой эта женщина будет, когда полностью ему уступит.

50

Проснувшись, Кат с удивлением обнаружила, что лежит в своей постели. Она уселась и спросила у Сюзан:

— Как я снова сюда попала?

— Вас принес он сам. Сам господин Чикалазаде! Вы спали так сладко, что он не пожелал вас беспокоить. Я так испугалась, когда он вошел с вами на руках… Но он был очень добр и показался вовсе не таким чудовищем, как я представляла. Мне понравился.

— Да, он не зверь, — тупо согласилась Кат. Потом ее голос задрожал. — Но я не могу смириться с такой жизнью, Сюзан. Я хочу Френсиса! Хочу домой! Хочу быть свободной! — И она зарыдала.

Когда прошло несколько минут, а Кат все плакала, Сюзан послала рабыню за евнухом Османом. Тот немедля прибежал и спросил:

— В чем дело, Мара?

— Моя дама, сэр. Она вся изошла слезами! Я уже все пыталась сделать!

Осман склонился над Кат.

— Почему ты плачешь, Инчили? Разве что-то тебя огорчает?

А она даже и не заметила его. В отчаянии негр послал за Хаммидом. Великий евнух явился и жестом отослал обоих слуг. Потом сел у кровати и стал ждать.

Истерические рыдания продлились еще несколько минут, а затем стали стихать, пока совсем не смолкли. Кат села, лицо ее было мокрым и припухлым. Евнух, не говоря ни слова, протянул ей большой красный платок.