Любовь дикая и прекрасная

— Ваш любимый, госпожа Кат. Разве не чудесно пахнет, — ликовала она, поводя подносом перед Катрионой.

Но та вдруг изменилась в лице и побледнела. Спрыгнув с кровати, она схватила со стола тазик и нагнулась над ним; ее вырвало.

— Ox, — сочувственно произнесла Эллен, поставив поднос и вытирая влажный лоб девушки льняным полотенцем. — Ложитесь-ка вы обратно в постель, моя дорогая госпожа. — И она поплотнее закутала Катриону. — Что за скверный мальчуган так докучает маме!

Катриона уставилась на служанку, словно на полоумную.

— И что ты там бормочешь, Элли? Убери ты этот проклятый пирог, а не то меня снова вырвет! Принеси попить коричневого эля, а к нему лепешек.

Эллен убрала злополучный пирог и вернулась через несколько минут с тем, что велели. Она наблюдала, как Катриона медленно и осторожно тянула эль, а затем, очевидно, оправившись, с волчьим аппетитом съела лепешки.

— Как вы теперь себя чувствуете?

— Уже лучше. Ума не приложу, что это вызвало у меня такую рвоту? И это ведь уже третий раз за последнюю неделю. Как ты думаешь, Элли, не могло в кладовке что-нибудь испортиться?

— Госпожа Кат! — Эллен уже теряла терпение. — Вы же беременны! Он засадил вам в живот своего ребенка, и теперь мы можем отправляться домой!

Зеленые глаза Катрионы широко раскрылись.

— Нет, — прошептала она. — Нет, нет, нет!

— Да! И он у вас растет! В этом нет никаких сомнений.

Граф будет так счастлив!

Катриона в ярости накинулась на Эллен:

— Если ты осмелишься сказать ему, то я вырежу твой подлый язык! Понимаешь?

— Миледи!..

На миг Катриона закрыла глаза. Открыв их снова, она заговорила спокойно и тихо:

— Я сама извещу лорда о своем положении, но не сейчас.

Как только он узнает, то тотчас же отправит меня в Гленкерк.

А я пока не хочу оставлять А-Куил. Ну, пожалуйста, Эллен.

Ведь пока дело зашло недалеко. Время еще есть.

У Эллен от природы было мягкое сердце. А мысль о том, что молодая госпожа хочет еще немного побыть наедине с графом, привела ее в восторг.

— Когда кровь была в последний раз? — спросила она.

Катриона на мгновение задумалась.

— В начале мая.

— Ах, моя милая, уже истекли добрых три месяца! — воскликнула Эллен. — И ничего, с неделю или около того еще можно подождать, а потом известим его светлость. Наследник будет зимним ребенком.

— Никаких намеков, Элли. Никаких лукавых взглядов.

Я преподнесу графу сюрприз.

И она, быть может, сама обо всем сказала бы Патрику, а потом покорно отправилась в Гленкерк, если бы он сам все не испортил. Задержавшись в поместье на три дня и три ночи из-за какого-то незначительного обстоятельства, граф вернулся обратно в А-Куил похотливым, словно молодой жеребец.

Катриона совсем уже было собралась открыться будущему супругу и радостно побежала приветствовать его. Но, не говоря ни слова, он просто схватил ее в объятия и понес в спальню. Без предваряющих комплиментов или любезностей граф сорвал с нее одежду и жестом приказал ложиться на кровать. Грубо задрав ночную рубашку, он вонзил в нежную плоть свой член. Катриона была возмущена.

Удовлетворившись на какое-то время, граф сел, опершись на подушки, и властно притянул ее к себе. Патрик всегда любил трогать у Кат груди и теперь принялся жадно ласкать их. Но они уже начали набухать из-за беременности, прикосновения были болезненными и рассердили ее. Еще больше граф обидел девушку своим хихиканьем.

— По-моему, эти сладкие сосочки все растут и растут, Кат. — Он игриво сжал их. — Любовь и нежность мужчины творят чудеса, а, голубка?

Патрика должно было насторожить напряженное молчание невесты, но его голова была занята другими заботами, а тело снова жаждало ее. Он взял Катриону еще раз, а затем столкнул с постели и, похлопав по ягодицам, попросил подать обед.

Девушка спустилась на кухню. Эллен давно уже отошла ко сну, так что Катрионе самой пришлось собрать поднос, положив туда половину жареной курицы, холодный пирог с дичью, хлеб, масло, медовые соты, кувшин пенистого коричневого эля, в который она бросила щепотку ароматных сушеных трав. У графа сегодня будет прекрасный сон.

Все это она подала жениху с нежной заботливостью и даже почувствовала себя виноватой, когда он сказал:

— Ты станешь самой красивой графиней, какую когда-либо видел Гленкерк. Боже милостивый, моя голубка! Как же я люблю тебя!

Сонное травяное зелье уже начинало действовать, Патрик уснул.