Любовь дикая и прекрасная

На графине Гленкерк было синее шелковое платье с высоким воротом и кружевными манжетами цвета небеленого полотна. Темно-золотистые волосы были собраны в тугой и строгий узел на затылке. Да, перед графом действительно была Катриона, однако в чем-то она выглядела другой.

— Патрик. — Ее голос прозвучал холодно, и в нем не слышалось приветствия.

Граф бросился к жене и внезапно остановился, увидев в ее руке кинжал, сверкающий драгоценными камнями.

— Только тронь меня, и я его применю.

— Голубка, прошу тебя! — взмолился Патрик. — Ты моя жена, я люблю тебя!

Но это были не те слова. Катриона горько рассмеялась.

— Ты не проявлял таких сильных чувств два с половиной месяца назад, когда вместе с королем насиловал меня целую ночь. Боже мой, Гленкерк! Тринадцать лет я была тебе доброй и верной женой! Ни разу за все время не давала тебе повода для сомнений. И, однако, застав меня в объятиях короля, ты сразу посчитал меня виновной просто потому, что я женщина. А разве мужчины никогда не бывают виновными?

Ее голос дрожал. Граф упал на колени и схватил подол ее платья.

— Кат! Кат! Простишь ли ты меня когда-нибудь? Наутро я проснулся и вспомнил все, что произошло. Боже, ты не могла ненавидеть меня больше, чем я ненавидел сам себя. Простишь ли ты меня, милая?

— Нет, Патрик! Никогда. Можешь ли ты представить, каково было мне? Можешь ли представить, что значит позволить другому мужчине овладеть твоим телом? Для мужчины любовь — дело плотское. Вы жаждете женщины, но едва ею овладеваете, как ваше чувство угасает. Женщина же переживает чувственный опыт. Ее страсть к мужчине кипит до акта любви, во время него и даже после него. Из-за Джеймса я чувствовала себя шлюхой. Всякий раз, как он в меня втискивался, я ненавидела его и молилась, чтобы ты, Патрик, никогда не узнал о моем позоре, ибо огорчить тебя было невыносимо. Если бы только ты, Патрик, проявил ко мне такое же милосердие, то я бы сейчас тебя могла простить. Но, застав в нашей спальне короля, ты наказал меня, вместо того чтобы защитить. Нет, милорд Гленкерк! Я не прощаю вас!

Он встал.

— А дети?

— Я хочу дочерей, — сказала Катриона. — Джеми и Колин уже у Роутса, Робби пойдет на следующий год.

Можешь держать детей, пока развод не завершится. А после этого я хочу, чтобы они находились у меня. Ты сможешь видеть их, когда захочешь. Все они — гленкеркские Лесли. Ты — Патрик Гленкерк, и я не допущу, чтобы твои дети это забыли. Я не допущу также, чтобы они ненавидели своего отца, Патрик. То, что случилось между нами, их не касается.

— Вы очень великодушны, мадам, — язвительно произнес Гленкерк. — И раз уж мы все уладили, то, может быть, вы удовлетворите мое любопытство и наконец откроете, где скрывались все это время?

— Нет. Я не скажу тебе, Патрик. В ту февральскую ночь ты потерял всякое право на мою жизнь.

Катриона протянула руку к стене, где был шнур звонка, и приказала юной горничной:

— Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы подвели мою лошадь.

Затем она повернулась к Патрику и холодно кивнула.

— Прощайте, милорд.

Уход Катрионы ошеломил графа. Как поверить в происшедшее? Он потерял ее. В прелестных изумрудно-зеленых глазах, что, глядя на него, всегда сияли, больше не чувствовалось любви. Он сам, своей волей погубил Катриону Лесли, а женщина, которая, подобно фениксу, возродилась из ее пепла, не была его женщиной и вряд ли ею когда-нибудь станет. Опустившись в кресло, Патрик обхватил голову руками и заплакал. Несколько минут спустя он покинул дом Кира и весь остаток дня и следующую ночь беспробудно пил.

27

Когда Френсис Стюарт Хепберн сдался своему кузену, то Джеймс совсем потерял голову. Он немедленно заточил графа в Эдинбургском замке. Король, будучи излишне суеверным, ужасно боялся черной магии. Канцлер Мэйтлэнд это прекрасно знал и, стремясь перешибить хребет шотландскому дворянству, сфабриковал против Ботвелла обвинения. Канцлер полагал, что, сломав пограничного лорда, он тем самым подавит всякое сопротивление Джеймсу Стюарту. К несчастью, знатные собратья графа весьма раздраженно восприняли эту попытку посягнуть на их влияние.

Они отказались собраться, чтобы рассмотреть дело Хепберна. Правосудие зашло в тупик, потому что судить графа никто другой не мог.

Узнав, что Ботвелл заточен в Эдинбургском замке, Катриона пришла в отчаяние. Она ничего не могла предпринять. Страх перед королем не позволял ей связаться со своим возлюбленным, а где искать Херкюлеса, было неизвестно.