Ангелика

От особы подобных размеров удивительно было ожидать проворства, с каким двигалась Энн Монтегю: она восставала, дабы инсценировать мгновенный колдовской экспромт обидчивой Дианы, и даже, рухнув на пол, показывала, как панически уползал задом наперед вихляющий бедрами Актеон.

— Мне думается, вы украсили бы любую сцену Лондона! Вы куда чудеснее всего, что я когда-либо наблюдала в Пантомимическом театре, — провозгласила Констанс, заглушая собственные громкие аплодисменты.

— Вы очень добры. В свое время — а сейчас мне кажется, что попросту в другой жизни, — я и вправду с успехом выступала. Однако же — пора! Я вынуждена покинуть вас, дорогуша.

— В самом деле? Ваше общество убавляет вес бремени, что тяготит меня.

— Будьте смелой, дорогуша Констанс. Я ведь могу называть вас Констанс? Пока вы здесь храбро встретите ночь, я буду блюсти ваши интересы, исследовать и подготавливаться. Со временем мы выскребем все ваши тревоги до последней. Позаботьтесь о защите — и все будет хорошо.

Уговорившись о хитроумной встрече на следующий день, Энн Монтегю удалилась, а Констанс стояла, касаясь ланитой портьеры и не сводя глаз с окна, пока кэб не унес ее гостью из виду. Столь долго страдала Констанс без приятственного расслабления сочувственной беседы, что после отбытия Энн дом казался ей отвратительно нагим.

Она переживала: не показалось ли ее жилище неприветливым и бесчеловечным сей удивительной женщине? Взирая на всякий ковер и всякую занавесь, каждый шкаф и каждую портьеру, Констанс не могла отделаться от мысли, что украсила обширный холл всего только парой тройкой щепок. Она стремилась превратить дом в отражение себя, но, что бы ни подправляла, ему суждено было отражать лишь своего хозяина.

Ныне, однако, она прилежно трудилась, дабы преобразить жилище по наставлениям миссис Монтегю. Констанс насыпала чуть соли на Ангеликин порог, перед домом, на подоконники, велев Норе ничего не сметать. Она научила Нору готовить ужины и завтраки согласно ново обретенным познаниям. Констанс поведала ей, какие напитки подавать, в каких количествах и сочетаниях, велела нарезать старых тряпок в точности по размеру имевшихся в доме зеркальных стекол. Теперь Нора обязана была покрывать их занавесями всякую ночь (после отхода мистера Бартона ко сну) и удалять оные занавеси ежеутренне (перед его нисхождением). Предписания более деликатного плана Констанс собралась самолично применить к Ангелике и себе самой. Деятельность и решительный поход против напастей принесли ей изрядную долю облегчения — быть может, и радости, — и теперь она тосковала по обществу Ангелики. Она подвела девочку к фортепьяно и явила за клавиатурой раскованную свободу, что на гладких крыльях вознесла Ангеликину неоперившуюся неуклюжесть.

XVII

— Ребенка зовут Ангеликой? Не Анджелой? Как занимательно звучит, на итальянский манер, — отметила миссис Монтегю в первые минуты их свидания.

До сих пор имя девочки удовлетворяло Констанс, ибо служило доказательством супружеской любви Джозефа, его всепрощающей натуры. Однако сейчас, в резком свете минувшей недели и свежего наблюдения Энн Монтегю история наводила на мысли иного рода.

В злосчастное, чудотворное утро Ангеликиного рождения Констанс очнулась в десятый или сотый раз с ощущением, будто выплывает из вязкой теплой жидкости; ее бессодержательные сны были неотличимы от того, что она видела, пребывая в сознании. Наконец она осознала, что пробудилась по-настоящему, ощутив, как опоясывает ее шею новая нить серебра. Медальон угнездился у самого горла, однако отпереть его дрожащими пальцами и сломанными ногтями она не могла.

— Где мое дитя? Оно мертво? — вопросила она пустую комнату, и пустая комната ответила:

— Нет, нет, спокойно, милая, спокойно.

После чего объявившаяся рядом с Констанс повивальная бабка, кою Уиллетт и Джозеф выдворили за несколько часов до того, приняла глас комнаты в себя как свой собственный.

— Ангелика, ваше дитя, — принести вам его?

Что же, она родила не сына и не дочь, но чудовищное третье? Повивальная бабка вернулась и приложила к гулко стучащей, волглой груди Констанс сморщенную несуразицу. Мать не могла распознать ее суть, ибо ей никогда еще не вручали живого новорожденного.

— Разве не дар Божий? — спросила повивальная бабка. — Ангелика. Это значит — крохотная посланница Господа.