86  

Парой дней ранее и впервые с детских лет я спросила Энн, что же, по ее мнению, сталось с Джозефом Бар тоном; и тем лучезарным утром в пивной я осознала, что ответы мне следует искать у этого древнего актера. Как по-вашему, разве она не великодушна? Любящая меня Энн не пожелала поддаться искушению защитить себя.

Она знала, что убедит меня в чем угодно, разрисует мой мир своими красками и я приму их с благодарностью и стану любить ее больше прежнего. Но нет, она предоставила мне оценивать ее деяния, не выслушав ее доводов и без предубеждения, кое диктовала мне моя долгая к ней любовь. И более того, поступая, как всегда, благородно, она не признала бы совместной вины без согласия товарища по заговору, вот она и привела меня к нему под фальшивым предлогом, дабы позволить Третьему предпочесть исповедь или молчание, позволить ему осудить ее, если он того желал.

Третий решил исповедаться лишь в одном, проронив с нон-секвитурной[13] беспечностью:

— Мы с вашей тетушкой забавлялись этой игрой долгие годы.

И взглянул на меня так, словно бы сказал все, что мне нужно знать. И я полагаю, что так оно и было. Наверняка они с Энн беседовали за тридцать лет до того, однажды утром, кое выветрилось из его ясной памяти ко времени нашей встречи. Они разговаривали тихо, подавая реплики, коими однажды жили, интонацией или взглядом по капле вливая новый смысл в старые слова, изображая реальность в пьесах.


  • «Глостер. Сюда, где тихо, на два слова».
  • «Головорез. Господин?»
  • «Глостер. Я быть избавленным хочу от червоточца,
  • Что погубляет мной любимое. Насильник
  • Над непорочностью, сам дьявол во плоти».
  • «Головорез. Мне дайте имя, господин, — и будет так.
  • Переплыву я ад, и глазом не моргнув,
  • От жалкой крысы, от блохи чтоб вас избавить.
  • Скажите имя! Мне пожалуйте его и
  • Свою любовь».

Когда текст иссякал, Энн, должно быть, попросту меняла пьесы, ибо знала, что Третий последует за ней по зияющему драматическому канону.


  • «Лукиан. То муж кошмарных mores».[14]
  • «Второй слуга. Мавр?»
  • «Лукиан. Иль нет.
  • Он хуже. Непостижен нрав злодейский».

Она подводила его к постижению ее желаний даже в присутствии множества ушей, кое считало их всего лишь пьяными актерами.

  • «Макбет. В вас блещет смелость. Через час, не позже,
  • Я научу вас, где засесть в засаду,
  • И укажу вам время и мгновенье».
  • «Третий убийца. Все решено и так».[15]

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДЖОЗЕФ БАРТОН

I

Наиболее ярые приспособленцы бегут чудаковатых родителей, потому я воображаю — ибо не вижу иного способа выполнить ваше задание в части, где сведения, коими я пользуюсь, скудны как никогда, — что данный экземпляр алчет условностей, не всегда убеждая себя в успехе своих начинаний. Ему нелегко удерживать власть над своей работой, своим домом, своими женщинами. Его супруга ослушивается либо притворяется послушной, соблюдая всего только букву его закона, в то время как дух упархивает прочь, и наш герой не в состоянии сказать, где же разошлись пути их замыслов. Он лезет вон из кожи, дабы порадовать супругу, но едва способен ее понять, а равно и вспомнить, за что выбрал ее во время оно, а равно и уразуметь, отчего она отнеслась к нему благосклонно. Его поразила современнейшая хворь, от коей страдают у нас столь многие мужчины: нерешительность. Он отрекся от мужественности. Словно под гипнозом, он позволил типично женским побуждениям выйти из положенных им берегов и захлестнуть его дом. Преподать ему роль было некому, инстинкты его подвели. Его беспокоили страсти, кои, по его мнению, щадили остальных.

II

Гарри Делакорт, источник немногих из весьма немногих имеющихся в моем распоряжении фактов, кричал на Джозефа Бартона — дабы его расслышали, невзирая на оголтелую толпу, потому Гарри мог говорить, не отрываясь от ринга, не оборачиваясь и не рискуя пропустить влажное соударение ободранных костяшек и багровой плоти.

— Повивальная бабка говорит, что не успеет рассвести, как я обзаведусь третьим ребенком.

— Отлично! Я понятия не имел, что она уже на подходе. Ты доволен?

  86  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×