Украденная роза

Вслушиваясь в прерывистое дыхание старика, Генри пытался справиться с охватившей его оторопью. Это что же получается? Его жена, хозяйка его замка и мать будущих его наследников – крестьянское отродье? Деревушка, которую только что упомянул сэр Исмей, более всего похожа на скопище свинарников. А ему-то старый обманщик все твердил, что его чистая голубица только-только из монастыря. Но он-то сам какой был болван! И еще все удивлялся: дескать, никогда не видывал таких бойких монастырских питомиц. Впрочем, ему ли обвинять тестя и жену? Сам хорош, ни о чем не мог думать, кроме того, как бы поскорее утолить охватившее его при виде Розамунды вожделение. А к плотской неодолимой тяге вскоре прибавилось и неодолимое сердечное влечение. Что ему в самом деле до того, где Розамунда родилась и кто ее мамаша? Он любит ее. Говоря по чести, окажись она даже не дочерью сэру Исмею, это ничего не изменило бы. Однако он должен быть благодарен Господу за то, что у его жены хоть отец настоящий дворянин. «Да и вообще, вся эта история еще может оказаться просто выдумкой, порождением больного сознания», – утешал себя Генри, однако в глубине души знал: старик говорит правду.

Генри встал, пытаясь одолеть охватившую его ярость. Он посмотрел на старого вояку, – похоже, признание заметно его успокоило, сняло тяжесть с его души. Старый дьявол! Когда дело касалось его желаний, он никогда и ни перед чем не останавливался, ни в чем себя не сдерживал. У Генри так и чесались руки вытряхнуть его из постели и высказать ему все, что он о нем думает… Но тот вряд ли стал бы его слушать. У человека, готовящегося предстать перед своим Создателем, есть гораздо более важные заботы, чем вникать в обиды бывшего союзника.

Оставив сэра Исмея на попечение священника, взбешенный Генри принялся бродить по двору аббатства, он не мог сидеть на месте, он должен был двигаться, так ему легче было совладать с болью, охватившей его израненное тело, а теперь еще и душу.

Очутившись в конце концов у северной стены, он увидел церковку, пристроенную прямо к стене. Там сидел на скамье монашек и старательно расписывал какой-то манускрипт: на полях страницы причудливо свивались в узор изображения птиц, цветов и плодов, цветы были кристально чистыми и яркими.

– Доброго тебе утра, брат. Чудесная работа. Преискусно сделано.

– Покорно благодарю, милорд, – сказал монашек, наклонив голову с выстриженным затылком, тщетно пытаясь скрыть не приставшую его званию горделивую улыбку.

– Не можешь ли нарисовать для меня боевой герб?

– Я попробую, милорд. Кого вам угодно: единорога или неукротимого леопарда?

Генри покачал головой:

– Ни того, ни другого. Мне нужен ворон, и чтобы в клюве у него была роза. Это герб моей жены.

Итак, дело сделано. Генри удовлетворенно вздохнул. Он долго обдумывал, что ему выбрать. Как только он узнал от сэра Исмея правду, мысль о гербе не давала ему покоя. Этим подарком он докажет Розамунде, что он любит ее, несмотря на то, что она по рождению простая крестьянка. Да, вручив ей этот герб, он дарует ей законное право называться хозяйкой Рэвенскрэга, а главное, изгонит из ее сердца все сомнения и страхи относительно его чувств.

Генри неумело нарисовал свой собственный герб, пририсовал к изогнутому клюву цветущую розу. Это должно было символизировать, что Роза Рэвенскрэга – возлюбленная его Розамунда – теперь под его вечной защитой… Генри объяснил монаху, какого цвета должно быть поле и уточнил прочие геральдические тонкости, а розу велел сделать белой с золотом – символ чистоты. Монашек очень воодушевился неожиданным заказом, ему уже изрядно наскучило расписывать святые манускрипты.

Он обещался выполнить работу к раннему утру, если милорду будет угодно побыть у них до завтра.

«Что ж, – подумал Генри, – вроде бы никаких вражеских отрядов пока не видать». Однако он понимал, что всякое промедление очень опасно, к тому же он страшно измотан и его дружина – тоже. Ну ладно, еще один денек – и в путь…

Сэр Исмей умер ночью. Генри знал, что это случится, однако смерть тестя была для него тяжким ударом. Из их небольшого отряда уже двое испустили дух. Натан Беннет умер в первую же ночь. Сон сэра Исмея, в котором его конь вез какого-то мертвеца, выходит, оказался вещим… И еще на день они задержались, поскольку Генри должен был забрать тело своего тестя, чтобы отвезти его в Лэнгли Гаттон.

Плечо Генри болело уже так, что ему казалось, что руку его вот-вот вырвут из сустава. Монах смазал плечо мазью, сказав, что боль усугубится и что только покой и время принесут облегчение. Чтобы утишить его страдания, монах предложил Генри выпить маковой настойки, но тот отказался. Чтобы добраться живым до дому, ему требовалась ясная голова. Боль помешает ему задремать в седле, а это очень кстати.