Украденная роза

При войске были и женщины – приходили кормить и обстирывать своих мужей, а были и такие, кто сопровождал солдат от самого Лондона – чтобы те меньше тосковали в долгие зимние ночки. Одна из путешественниц, пребойкая блондиночка по имени Нелл, пристала к отряду местных, йоркширских.

– А сам-то Йорк недалеко уже что ли? – спросила она, протискиваясь поближе к костру.

– Что ли да.

– Я слыхала, в Поунткрэфте скрывается наша француженка-королева.

Могучий детина с очень светлыми волосами сосредоточено обгладывал заячье бедро и явно был нерасположен к беседе. Нелл, обняв детину за мощную шею, хотела его поцеловать, однако ж он молча ее оттолкнул.

– Не мешай человеку, милашка, не видишь что ли, что он оплакивает свою усопшую возлюбленную, – сказал его приятель, хитро ей подмигивая. – Зато я готов с тобой поразвлечься.

– Сердечный ты мой, что ж ты мне ничего не сказал, а? – посочувствовала Нелл, – Стивен, милок, иногда стоит выговориться, – глядишь, и полегчает. – Отступаться Нелл не собиралась. – Она была хорошенькой?

Стивен вперил в женщину синие очи:

– Она была хороша, как ангел.

Эти его слова были встречены дружным гоготом, за что один из весельчаков, сидевший на свою беду рядом, немедленно поплатился. Кулак у Стивена был увесистый. Несчастный заскулил от боли, а Стивен изрек:

– С того дня женщины для меня не существуют.

– Дал обет, – давясь смехом, прошептал кто-то. Многие уже успели отведать его кулачища и знали, что Стивена из Форджа лучше не трогать.

– Ой ли? Так-таки больше ни на кого и не взглянешь? – недоверчиво спросила Нелл.

– Ее одну я любил, а теперь она мертва. Я слово себе дал, что никогда не женюсь.

– Одно дело жениться, другое – с кем-то слюбиться. – Чертовка Нелл явно его поддразнивала. Она погладила руку Стивена, сразу учуяв, что силушка у него недюжинная.

– Так и быть, помогу тебе поскорее ее забыть.

– Никто мне не поможет, – буркнул он, стряхивая обглоданные кости. – Завтра нам ни свет ни заря вставать. Шла бы ты отсюда, – сказал он, направляясь в чащобу. Остальные молча смотрели на его понурую спину.

– Как она померла, парень совсем свихнулся, – ввернул Ходж, радуясь случаю побыть в центре внимания. – Что и говорить, красотка была, каких поискать. Розамундой звали – дочка моей Джоан. Не пойми с чего, раз – и померла, и не дома даже. Бедный малый не отходил от ее могилы – день и ночь там точал. А уж какой камень ей положили – точно принцессе, весь резной, кто она, да чья, да когда отошла, все как есть прописали – загляденье.

Рассказ произвел впечатление. Закончив его, Ходж, облизнувшись, стал оглядывать Нелл. Он много еще чего мог порассказать про загадочную смерть своей падчерицы, где правду, где приврать для красного словца. Однако решил оставить кой-чего про запас – вечеров впереди много. Удостоверившись, что все уже угомонились под своими одеялами, и придвинувшись ближе к тлеющему под золой костру, Ходж игриво толкнул Нелл в плечо и протянул ей красную ленту, которую подтибрил неделю назад дома.

Нелл переходила из рук в руки. Правда, ей очень приглянулся командир Стивен, но красная шелковая лента приглянулась тоже. Она кивнула, соглашаясь, и сноровисто спрятала подарок в кошелек. Ходж был не хуже и не лучше прочих ее дружков.

Розамунду радовало, что погода была сухая, хоть и морозная. Она устала от седла, но путь был еще неблизкий. Чтоб себя подбодрить, она воображала, как они с Генри свидятся. Когда нарочный привез от него письмецо, в коем тот просил ее – просил! – приехать на Рождество, Розамунда чуть не помешалась от счастья – ей хотелось скакать и кружиться. Но при слугах она только улыбалась, зато уж в своей комнате дала себе волю – носилась по комнате (и впрямь словно тронулась!), прижимала свиток к груди, целовала пергамент, представляя, как ее Генри сидит и выводит:

«Дорогая женушка! Очень по тебе стосковался. Мне без тебя свет не мил – ни днем ни ночью».

Она повторяла эти строчки, пока не запомнила их наизусть. Потом стала читать дальше. Почерк был больно неразборчив, и Розамунда все гадала, сам он писал или эдак писец расстарался? Она никогда еще не получала от него писем, но полагала, что столь знатный дворянин и писать должен безупречно. Одолев две страницы вихляющих строчек, в которых каждая буква не походила на самое себя, Розамунда склонилась к первой мысли: такие пылкие словечки он никому не доверил бы. Уважая чувства супруга, она не стала просить помощи у писца Грегори (хоть он был не такой противный, как второй, уехавший с Генри). Пару часов она мужественно вчитывалась в каракули своего возлюбленного и совсем не сразу смекнула, что он зовет ее к себе в Поунткрэфт. А долго ль туда добираться-то? А хоть и долго – она готова ехать хоть на край света, лишь бы быть с ним рядом.