Разум и чувства и гады морские

— Да-да, душенька, никакого сомнения. Моя дочь добивается своего во всем, кроме того, чего она желает больше всего на свете, — бежать от сэра Джона и никогда больше не возвращаться ни к нему, ни в эту страну.

Утро они провели, оставляя изукрашенные раковины раков-отшельников, которые самые утонченные жители Подводной Станции использовали вместо карточек, в домах разных знакомых миссис Дженнингс, чтобы известить их о ее прибытии. Марианна все это время воображала, что способна по малейшему изменению атмосферы Станции определить, какая погода на поверхности. Снова и снова Элинор напоминала ей, что погоду на Станции производят машины-конденсаторы и стабилизаторы температуры, работающие на паровых машинах Ньюкомена, а следовательно, она не имеет никакого отношения к погоде на поверхности. Но Марианна не слушала и продолжала свои любительские упражнения в аэрологии:

— Не кажется ли тебе, Элинор, что воздух становится плотнее, чем он был утром? Я явственно чувствую значительную разницу в давлении: у меня то и дело закладывает уши, и чтобы с этим справиться, мне приходится корчить вот такие рожи.

Элинор все это и забавляло, и расстраивало, но Марианна упорствовала и каждый вечер в тени проплывавшей субмарины, и каждое утро в малейшем изменении ощущений собственного внутреннего уха наблюдала верные признаки того, что наверху становится морозно.

Сестры Дэшвуд не имели причин быть недовольными жизнью у миссис Дженнингс, а уж она окружала их неизменной заботой. Полковник Брендон, для которого двери ее отсека всегда были открыты, навещал их едва ли не каждый день. Они приходил посмотреть на Марианну и поговорить с Элинор, которой беседы с ним нередко доставляли больше радости, чем любое другое событие дня. В то же время его привязанность к Марианне ее беспокоила. Она заметила, что стоит ему взглянуть на нее, как его щупальца деревенеют, будто к ним приливает кровь. Ее печалила тоска, с какой он смотрел на сестру, и смущало зрелище напряженных щупалец — не было никаких сомнений, что полковник стал еще более угрюм, чем на Острове Мертвых Ветров.

Примерно неделю спустя после их прибытия выяснилось, что Уиллоби тоже на Станции. Однажды утром, вернувшись с небольшой увеселительной прогулки по каналам, они нашли на столе его ракушку, отмеченную узнаваемым «У» из скрещенных кладоискательских лопат.

— Боже мой! — вскричала Марианна. — Он приходил, а нас не было!

На что Элинор, довольная подтверждением его присутствия на Станции, ответила:

— Без сомнения, завтра утром он снова зайдет.

Но Марианна, казалось, не слышала ее, а когда вошла миссис Дженнингс, выбежала с драгоценной раковиной в руках.

Элинор это событие обрадовало, но Марианну оно ввергло в прежние волнения. С той самой минуты она не находила себе места, была не в силах ничем заняться, ежечасно ожидая встречи. Наутро она отказалась от давно запланированной прогулки в Аквамузей мистера Пенниуистла, зоопарк и увеселительное заведение, специально оборудованное для детей и незамужних барышень, где можно было безбоязненно посмотреть и даже покататься на ручных улитках, дельфинах и головастиках.

Элинор так беспокоилась, не зная, что происходит на Беркли-канале, что выпустила поводья и тут же пострадала от укуса гигантской улитки, на которой каталась. Укротитель в белом камзоле рассыпался в извинениях, а брюхоногому ослушнику ворчливо напомнил, что вскипятить масло никогда не поздно.

По возвращении одного взгляда на сестру было достаточно, чтобы понять, что Уиллоби больше не приходил. Но тут принесли записку и положили на стол.

— Это мне! — воскликнула Марианна, бросаясь к столу.

— Нет, мисс, это госпоже.

Марианна, не слушая, схватила записку.

— И в самом деле, миссис Дженнингс! Как возмутительно! Я не могу прочитать ни слова!

(Что было чистой правдой — записка была составлена на родном языке миссис Дженнингс, в котором не было ни гласных, ни пробелов между словами.)

— Ты ждешь письма? — поинтересовалась Элинор.

— Да, немножко. Не слишком.

Вскоре появилась и миссис Дженнингс, и записку вручили ей.

— Хгхглжнксдкстрлкксвжлклклкрдл, — прочитала она вслух и, откашлявшись, перевела. Письмо было от леди Мидлтон, которая извещала, что они с супругом спустились на Станцию накануне вечером, и приглашала мать и ее гостий на ужин. Приглашение приняли, но когда подошло назначенное время, Элинор стоило немалого труда убедить сестру пойти. Уиллоби так больше и не дал о себе знать, и Марианна опасалась, как бы он снова не пришел в ее отсутствие.