Разум и чувства и гады морские

Эдвард попытался ответить на приветствия Марианны должным образом, но перед такими свидетельницами он не смел высказать и половины того, что чувствовал. Снова все сели, и снова наступила тишина. Марианна с красноречивой нежностью глядела то на Эдварда, то на Элинор, жалея лишь о том, что их радость от встречи омрачена непрошеным присутствием Люси.

Удильщик сомкнул свою пасть, утыканную сотнями острейших зубов, и самым беспардонным образом откусил смотрителю ноги чуть ли не по пояс.

На сей раз первым заговорил Эдвард, заметивший, что Марианна спала с лица, и выразивший сомнение в том, что Подводная Станция идет ей на пользу.

— Ах, не думайте обо мне! — пылко ответила она. Верхняя половина станционного смотрителя начала медленно всплывать, удильщик тем временем заглатывал его ноги. — У Элинор все хорошо. Этого нам с вами достаточно.

Подобные слова не могли успокоить ни Элинор, ни Эдварда, не могли они и снискать одобрение Люси, бросившей на Марианну не самый благожелательный взгляд.

— Нравится ли вам на Станции? — спросил Эдвард, готовый сказать что угодно, лишь бы переменить тему.

— Отнюдь! Я ожидала, что она станет для меня причиной многих радостей, но ничего подобного не произошло. Ваше появление — моя единственная здесь отрада, и слава Небесам! Вы такой же, каким были всегда.

С противоположной стороны купола у станционного смотрителя оставалось еще достаточно крови, чтобы не потерять сознания, и он с ужасом наблюдал, как удильщик пожирает его ноги. Марианна замолчала, и никто не произнес ни слова. Удильщик наконец расправился с ногами и приступил к оставшейся половине смотрителя. Вода затуманилась кровью.

— Я думаю, Элинор, — продолжала Марианна, — что на обратном пути на Погибель мы должны поручить себя заботам Эдварда. Мы покинем Станцию через неделю-две, вряд ли Эдварду будет неприятно оказать нам эту услугу.

Несчастный Эдвард пробормотал что-то, чего никто не понял, что-то похожее на «оказывается, у удильщиков много зубов».

Марианна, заметившая его волнение, осталась им совершенно довольна и вскоре сама сменила тему.

— Какой вечер мы провели вчера на запруде Харли! Такой скучный, такой отвратительно скучный! Но об этом мне надо вам сказать много такого, о чем сейчас я не могу говорить.

И с этой похвальной сдержанностью она отложила рассказ о том, что их общие родственники были противны как никогда, а его мать она нашла особенно невыносимой, до того времени, когда при их разговоре не будут присутствовать посторонние.

— Но почему вас не было, Эдвард? Почему вы не пришли?

— Я обещал быть в другом месте.

— Обещал! Что значат обещания, когда вас ждет встреча с такими друзьями!

— Быть может, мисс Марианна, — вмешалась Люси, обрадовавшись возможности отомстить, — вы считаете, что мужчины никогда не держат обещаний, если им того не хочется, будь то в большом или в малом?

Элинор очень рассердилась, но Марианна, казалось, была нечувствительна к этой шпильке. Станционный смотритель был тем более нечувствителен на веки вечные, поскольку удильщик сожрал его торс и голову в два больших глотка. Эдвард ахнул и закрыл глаза руками.

— Я не сомневаюсь, что лишь совесть помешала Эдварду появиться на запруде Харли, — спокойно ответила Марианна на укол Люси. — И я совершенно убеждена, что он — самый совестливый человек на свете, самый щепетильный в выполнении всех своих обязательств, даже самых незначительных, даже если они идут в ущерб его собственным интересам или удовольствию. Он боится причинить боль и не оправдать ожидания других, он — самый бескорыстный человек из всех, кого я знаю. Это правда, Эдвард, и я не собираюсь молчать. — Завершив таким образом свою речь, она вновь повернулась к стеклу купола. — Боже мой! Тут нужна уборка!

Несколько дней спустя после этой встречи газеты объявили, что супруга Томаса Палмера, эсквайра, разрешилась от бремени сыном и наследником. Это событие, крайне важное для счастья миссис Дженнингс, временно переменило ее распорядок дня, тем самым изменив и привычные порядки для ее юных гостий; каждое утро, едва проснувшись, миссис Дженнингс отправлялась навестить Шарлотту и не возвращалась до позднего вечера. Сестры Дэшвуд оказались предоставлены заботам леди Мидлтон и сестер Стил, ценивших их общество невысоко, но добивавшихся его с большим упорством.