Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

Съезд фронта – ещё перетерпел Гурко. Но тут же открылся в Минске съезд Красного Креста. И оттуда прибежал к нему с жалобой граф Беннигсен, что выдвигают требования, при которых воевать вообще нельзя.

И Гурко гневно ринулся – туда, в тот же театр. Теперь не солдатами он был полон, но интеллигентными людьми, а несли они горшую околесицу: о полной независимости военно-санитарной службы от распоряжений командования, и чтоб она могла реорганизоваться на выборных началах.

При появлении Главнокомандующего на сцене – никто в зале не встал и никто не приветствовал.

Гурко произнёс им бурно и гневно. Что им, образованным людям, стыдно разваливать армию и предавать Россию. Что смысл деятельности Красного Креста – служить армии, а не армия ему. Что если они не будут соблюдать положений службы, то армия обойдётся и без Красного Креста, а их, служащих, всех пошлют на фронт.

Сказал – и ушёл, не дожидаясь. А вослед ему поднялся шум невообразимый.

Но к концу дня признали его правоту и сменили мятежное руководство.

И вот в такой ничтожности – состояло его призвание сыграть роль спасителя России?

Упускал он какое-то большее движение? решительней?

Но – какое?

25

С тех пор как он уехал – будто затормозили время: то оно неслось, а то – поползло.

Но всё время, когда Ликоня и не думает о нем, – она о нём думает, он – есть у неё.

И прежние мартовские дни, которые лились сплошным потоком, она потом различила отдельно, каждую встречу.

Потому что тогда – задыхалась.

Страшно другое: а после новой встречи – уже потом не ждать? Даже подольше бы встречи не было, нескорее – не ждать.

Увидела поразительно красивую – и захотелось быть такой же красивой, для него!

Письма. (Пишет!!) Радость даже смотреть, как он пишет решительные буквы на конверте – но каждое и страх открыть, пугает: а вдруг?… За строчками вдруг окажется – изменился?

Но одной только „Зореньки” уже довольно для чуда. Но если, как начнёт письмо, в него „вступает тёплое волненье” – то это уже так много, что не помещается.

Всякое письмо – как разговор в темноте, лица не видно.

И сама бы рада писать ему каждый день. Только боязнь навязываться.

Хочу – благодарить!

Не благодарить – всё равно что и не получать.

26 (фрагменты народоправства – Москва)

* * *

Несмотря на революцию, Пасха прошла в Москве с обычной торжественностью. Гул всех сорока сороков, обилие света от свечей и плошек. Христосование на улицах.

На трамваях – „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”

Александровский сад под Кремлём всегда был такой чистенький, – уже к концу марта усыпан семячной шелухой.

И много её на всех площадях, на улицах.

* * *

Жители становятся в хлебные очереди и с карточками, с 3 часов ночи. Из продажи повсюду исчезли дрожжи. Стало не хватать молока. Милиционеры с красными карточками обходят лавки и назначают скидки с цен.

Не стало санитарного надзора – и на рынке продаются порченные мясо и рыба.

* * *

Зато митингам – нет препятствий, нет границ. И дни и ночи тёплые, вся Москва – сплошной митинг. На площадях, скверах, бульварах, от кучек и до толп, не могут наговориться, наспориться. В одном месте угасло, рассосалось – растёт в другом.

А больше всего – у памятника Пушкину, постоянно и глубоко в ночь, при скудных фонарях. Люди так облепляют основание памятника – кажется, что Пушкин, с торчащими из него флагами, стоит на головах толпы. Солдаты, рабочие, бабы, дамы, лавочники, студенты. От каждой казармы присылают сюда солдат: слушать, потом своим передавать. Наверху – оратор, и близко к нему двое – ждут очереди. Главный спор – насчёт 8-часового дня. Солдат:

– Вот, они 8 часов требуют, а мы по 26 часов в сутки в окопах. Подавай им плату высокую, а кто за эту плату расплачиваться будет? Да мы все, каждый бедняк и крестьянин, все российские люди. Фунт гвоздей шёл 12 копеек, а нонче рубь сорок – это как? А как они 8 часов будут работать – так ещё больше будем платить.

Другой:

– Давайте поменяемся: вы – на фронт, на наше место, а мы на фабрику. И будем работать 18 часов, ой-ой!

Рабочий:

– А на военных заказах баржуй наживается, а мы ему – отдавай труд? Почему не позаботиться об себе? Чтоб на нашем поту баржуй оттопыривал карман?