Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

– А листовка в „Русских ведомостях”? – мрачно напомнил Шрейдер.

Он имел в виду на днях напечатанную там германскую фронтовую листовку прежних лет, для сравнения: поразительное совпадение и мыслей и даже выражений с сегодняшними речами большевиков.

– Similitudo non est probatio!

– А Кронштадт?

– А уж там тем более стихия.

– Но странно, – кольнул Игельзон, – что и о Кронштадте, там по соседству, вся петроградская печать почему-то молчала – а разоблачить должно было тоже отсюда наше „Утро России”.

– Я повторяю, господа: выход в том, чтобы скорей-скорей просвещать народ – и притом на самых демократических началах.

– Но вы сказали на съезде, – всё так же мрачно возражал Шрейдер, – что для совершения революции вовсе не нужна долгая культурная жизнь народа перед тем.

– Для совершения – да! Но для продолжения – очень нужна! И нужно теперь навёрстывать. Население – само жаждет организации, а мы всё не вносим её. Не приучаем к требованиям, чтобы все исполняли свой долг.

Перешли к столу. Все четверо мужчин охотно выпили водки, закусили.

– Нет! – пристукивал Корзнер салфеточным кольцом по скатерти. – Нет! Мы два месяца парили в облаках, а надо спускаться на землю. Признать, что полная свобода дана русскому человеку несколько преждевременно. Нужна немедленная твёрдая неуклонная власть. Прискорбный факт, но Временное правительство такой власти не имеет.

– Тоска по городовому! – пыхнул Мандельштам. – Власть правительства – моральная, и это превыше всего. Что ж, оно должно посылать карательные отряды на аграрные беспорядки? расстреливать дезертиров? военной силой усмирять на железных дорогах? арестовать Ленина и его агитаторов? Так чем мы тогда будем отличаться от царизма? Нет! Народ должен сам проявить инициативу в борьбе с распадом! Временное правительство не имеет полной власти? Так дайте ему наше свободное республиканское повиновение!

– Нет! Нет! – ещё крепче настаивал Корзнер. – Власть должна быть несокрушимой. Единство воли! Надо влить в правительство твёрдость! Удержать его от сползания. Правительство должно стать неумолимо к неповинующимся! И для него и для всех нас – это экзамен на политическую зрелость, экзамен на умение осуществлять власть.

Тут и Игельзон согласен:

– А то наших вождей так много носят на руках, что они уже разучились ходить ногами.

– Нет! – вдохновенно отклонял Мандельштам. – Свобода сама исцеляет те раны, которые наносит. Для того чтоб остаться великой, свобода должна найти в себе самодвижущие силы победить и анархию внутри, и немца вовне. И она это сделает!

– Да, если энергично помочь свободе бороться с подстрекателями и безответственными агитаторами. Судьба нашей молодой свободы зависит от результатов борьбы между культурными элементами. Слишком мы в России не привыкли к общественно-созидательной работе. Никогда не были так нужны умно-организаторские усилия, как сейчас.

– Для этого вы и „Дрезден” захватили? – съязвил Игельзон.

Гостиницу „Дрезден” Комитет общественных организаций вопреки мнению правительства вынужден был занять, потому что уже не помещался иначе со своими канцеляриями и штатами.

– Новые общественные формы – новое использование зданий, – отпарировал Корзнер. – Вон и собор на Миусах пойдёт под Учредительное.

Грандиозный недостроенный собор на Миусской площади, внутри без единой колонны, а крышу покроют за будущее лето, может поместиться 6000 человек, Москва предлагала теперь для Учредительного Собрания, в большой надежде добиться принять его у себя. А в соседнем университете Шанявского разместятся канцелярии. Впрочем, соседнюю там церковно-приходскую школу бутырский комиссариат уже самовольно занял под общежитие милиционеров, и Кишкин теперь борется с ними.

– Все эти революционные судороги, – диктовал Мандельштам, – имеют объективное основание. Чугунный царизм давил всех так долго, что теперь все хотят вздохнуть и выпрямиться. И солдаты, бегущие за землёй, по-своему тоже правы. Да, центробежность народностей, классов, профессий, групп, все выдвигают свои частные цели, – но и выдвигают же их с полным правом.

Шрейдер качал крупной, клоковатой головой:

– Но все эти обиды, предъявленные одновременно, и в такую грозную минуту, – грозят обрушить и раздавить нашу свободу. А посмотрите, какое чувство целого в Германии, – там просто культ государства.