Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

– Он в Россию в железном ящике приехал, чтоб никто не знал. А ящик – с дырочками. Неделю через Германию маялся.

Солдат в тыловом гарнизоне: – Да я б царя своими руками удушил!

– Ну, царя у нас не будет, а кто же будет главный? – А вот ребублика, это значит: три года в царях походит, хорош – ходи ещё, а не хорош – по шее.

– Немедленное приступление к организации.

– Столько тут партиев, что голова кругом.

– Пока у нас партии борются, а будут ли дрова на будущую зиму? Вон, крестьяне не дают леса рубить.

– А какая прохрама у них?

– Лизарюция.

– Буржувазия.

– Слушай слово, поминай десять, время такое: не раздражай!

– На нас теперь Яропа смотрит. Случае чего будет смеяться.

– Если в темноте кричат „мама!” – это новый милиционер кричит, испугался.

– Которы носят польты с бобриком – тем правое боле не будя. Переворот это и значит: которы наверху были – те вниз.

– Монастыри в пехоту перегнать, а ихнюю деньгу – на нашу питанию.

– Ещё неизвестно, повторяется история или не повторяется.

– Билеты? К чёрту билеты! – буржуазная привычка.

– Начальник станции? Повесить его!

– Пусть республика, но дайте мне уверенность, что с меня шкуры не сдерут.

– Погоди, обзаконят, кому чьё.

– Нельзя проехать невредимым по железной дороге. Как в этом году в Кисловодск?…

– Совет рачьих и собачьих депутатов.

– Нехай будет република, но шоб царём Николай Николаич.

Баба в платочке на митинге: – И правда, что за правительство новое, ежели селёдка по-старому 25 копеек?

Ходит рукописное стихотворение „Городовой”:

• О, появись с багрово-красным ликом,
• С медалями, крестами на груди,
• И обойди всю Русь с могучим криком:
• „Куда ты прёшь? Подайся, осади! ”

– Сейчас все так напуганы, что спроси, какую газету читаете, – „П… п… преимущественно П… Правду”.

– Он из партии КВД: Куда Ветер Дует.

Солдат: – Не пойму, почему кадеты – без погонов и взростные.

– Чего ж царя с кредитных билеток не уничтожают?

– Без нексий, без ебуций.

– Заблудился я середь новой жизни, ничего не пойму. Всё позволено, а ничего нету.

– Заплюём немцев семячками!

– Хавос, господа, хавос.

* * *

Подписываясь на Заем Свободы,

вы таким образом удешевляете жизнь!

* * *

108

Как же неустойчивы и недолговечны наши человеческие настроения. Всего, может быть, одни полные сутки, ну двое, и досталось Павлу Николаевичу насладиться одержанной 21 апреля победой. К отчётливому собственному сознанию, что это действительная, реальная и историческая победа, – добавился и рой телеграмм со всех концов России, где приветствовали его мужественную решимость отстаивать достоинство демократической России в неразрывном единении с великими демократиями Запада, благородное стремление доблестного министра-гражданина (точно как пишут про Керенского)… Лишь при вашем содействии заключённый мир станет вечным… Просим не оставить родину в опасности и не обращать внимания на требования недозрелых… Пусть весь мир знает, что в вашем лице Россия имеет человека, который… Мужайтесь, Павел Николаевич!

И маститый кадетский лидер Петрункевич слал поддержку: что провокации и темноте не удастся вырвать власть.

Добавились и восторженные клики собраний. Входил ли Павел Николаевич в шеститысячный зал фондовой Биржи – ему кричали: „Да здравствует вождь культурной России!” И это же была истинная правда. И Павел Николаевич отвечал, совершенно растроганный: „Позвольте мне видеть в этом привете торжество государственности над анархией, здравого смысла над политическим доктринёрством, ясной мысли над тьмой неведения.”

А между тем, после первого довольства, вкрадывались и тревоги: а какое же впечатление будет на Западе от этого вынужденного правительственного „Разъяснения”? от этого явного вмешательства улицы и Совета в действия правительства? В русскую власть не перестанут ли верить? Из-за внутреннего раздора Россия на международной арене нуллифицируется? И в самом правительстве – явно ощущается напряжённая интрига Керенского-Некрасова-Терещенки. Вместе с „Речью” и Милюков неосторожно колебнулся заявить, что „Разъяснением” 21 апреля ничего не изменилось, всё осталось по-прежнему, – что за вой поднялся в социалистической прессе, и без того не унимавшейся лаять на Милюкова: „Неужели он сам не чувствует, что висит как ядро каторжника на ногах Временного правительства? Из одного патриотизма он должен перестать быть яблоком раздора.”