Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

В самом Пскове Бонч-Бруевич, теперь начальник гарнизона, недопустимо, за все пределы, распустил гарнизон. Драгомиров выезжал на коне в город — и сам распекал встречных солдат, что не отдают чести. В эти же дни заседал во Пскове съезд представителей тылового района фронта — и принимал такие грамотные, близкие солдатско-крестьянскому сердцу резолюции, как: созвать международный социалистический конгресс и воссоздать организационный и политический аппарат Интернационала. На западное 1 мая из наших окопов играли немцам марсельезу, а потом валили обниматься с ними. Слышали каждый день „мир без аннексий и контрибуций”, но уловили из этого всего только „мир”.

А между тем на Двинском фронте остался у немцев один ландвер. И не было бы у нас лучшего момента ударить, как сейчас.

А сегодня сообщили Драгомирову из 5-й армии, что утром на фронте у Двины появились три германских офицера с белым флагом и горнистом, и просили провести к командующему армией. Командир ближайшего русского полка послал запрос по команде, а парламентёрам предложил снова явиться к 6 часам вечера.

Как быть? Драгомиров аппаратно запросил Алексеева. Тот ответил, не сразу: чтобы предотвратить слухи, волнующие войска, разрешаю допросить парламентёров, сделав допрос не секретным.

Чтобы не возить их далеко во Псков, Драгомиров сам тотчас выехал в Двинск.

В 6 вечера в том же месте передовых опять явились: оберст-лейтенант, капитан, лейтенант и горнист. По распоряжению Драгомирова им завязали глаза и на автомобиле доставили в Двинск. Здесь Драгомиров принял их, в присутствии шести представителей армейского комитета, двух — дивизионного и двух полкового, от того участка, где парламентёры перешли. Оберст-лейтенант представил полномочия, что они действуют с ведома и по поручению германской Ставки! — не ниже того! Ого! И по-французски сказал, что лейтенант будет говорить от его имени.

Лейтенант сносно говорил по-русски. Было ещё и два наших переводчика. Драгомиров устроил переговоры в комнате, как в полевых условиях: без стульев, все стояли, Драгомиров задавал вопросы, все комитетчики слушали молча.

— С какой целью вы к нам явились? Какие предложения намереваетесь сделать?

— Мы не можем сделать никаких конкретных предложений. Но в связи с неоднократными собеседованиями ваших и наших офицеров и солдат — я, по обоюдному желанию, вот стою перед вами, чтобы выслушать предложения вашего превосходительства относительно дальнейших переговоров.

Драгомиров смутился: может быть, при Рузском было какое-то начало, ему не передали? Или эти явились посланцами межокопных братаний? И при этом их уполномочила германская Ставка?! Немцы так жаждут мира?

Спросил: как понять „обоюдные желания”? Чьи это „обоюдные”? Они имеют, кого назвать с русской стороны?

Нет, они не уполномочены назвать.

— Но мы можем подготовить почву для совещания полномочных представителей наших правительств и армий, которые могли бы заключить перемирие.

— А в чём должна быть подготовка?

— Устроить мирную зону, где могли бы происходить собеседования, с телефонной связью обеих сторон.

Всего-то?

— И вы являетесь к нам с такими неопределёнными предложениями? Неужели у вас нет ничего конкретнее? В чём же суть ваших предложений?

— Мы ждём их сперва от вас.

— Как от нас? Ведь это вы к нам пришли.

— Но было пожелание с русской стороны. И на некоторые вопросы, касающиеся возможного мира, я в состоянии дать вашему превосходительству достоверные ответы в рамках данных мне директив.

Нет, это таинственное возникновение незваных парламентёров всё более изумляло Драгомирова.

— Но у меня к вам нет предложений. Если у вас есть — пожалуйста изложите.

Немецкие офицеры в свою очередь удивлялись между собой: как будто они точно ожидали почему-то, что здесь их ждут предложения русской стороны. Они попросили посовещаться. Их вывели в отдельную комнату.

Воротясь через десять минут, они снова повторили, что явились по приглашению с русской стороны. Они не уполномочены назвать источник, но это очень влиятельное лицо в Петрограде. Они не уполномочены выдвигать конкретные предложения по перемирию, но готовы ответить на вопросы его превосходительства — при условии, однако, что русская сторона гарантирует неразглашение.

Это уже изрядно походило на мороченье головы. И Драгомиров надеялся, что его комитетчики уже тоже разобрались, поняли.