Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

* * *

В тыловых частях упал уход за лошадьми: не чищенные, почти не кормленные.

— Лошадь — тварь Божия, кто её чистит? В деревне мы никогда не чистили, а жили же. То — панская выдумка.

Постановили в комитете сократить число дневальных; да и те спят. Обозники — не стриженные, не мытые, заспанные, вялые. Непрерывные сон, безделье, иногда митинги.

* * *

И тем невыносимей, бессмысленней сидеть на фронте, ничего не робя: весна идёт! Хозяйственные мужики с изболел ой душой ходят между комитетом и штабом:

— Явите Божескую милость, господа полковники, отпустите. Уж и пора посевная скоро пройдёт.

В медицинской комиссии тоже теперь сидят и рядят представители комитета.

Из частей уезжают и с таким письменным поручением: „узнать, что в такой губернии делается, а приехать — рассказать”. Или — „за книгами, за газетами”, даже — „за карандашами”. Любой ротный писарь может выдать такую бумажку: „этого революционного солдата нигде не задерживать, снабжать довольствием, имеет право везти с собой оружие”.

А без всякой „бумаги” многие ещё опасаются дезертировать.

* * *

В начале мая всю гвардию из-под Луцка двинули походом под Тернополь, для участия в предполагающемся наступлении 11 армии. Весь путь гвардейцы не только не соблюдали строя, но разбредались по полям и задерживались группами в попутных сёлах. В некоторых ротах по требованию солдат были наняты подводы — перевозить их ранцы: солдаты не желали их нести... Одна рота потребовала подвод и под винтовки: нести их жарко, а противника близко нет. И упрекали тех офицеров, которые не шли пешком, а ехали верхом.

Под Почаевым была трёхдневная стоянка. Тут прибыла депутация завода „Парвиайнен” и вручила Московскому полку красное знамя, расшитое золотом. Устроился при том большой митинг, со многими речами против войны и в прославление революции, чьи завоевания только и надо защищать. (Потом знамя сдали в обоз.)

* * *

В Балтийском флоте многие офицеры под угрозой расправы должны были сами списаться с кораблей или бежать. В несколько недель флот лишился четверти офицерского состава и потерял боевую мощь.

В Кронштадте власть Временного правительства совершенно отсутствует. Никакого „двоевластия” — признаётся только петроградский Совет, да и то условно. 21 апреля на кронштадтском Совете предлагали (всё же не приняли) резолюцию: сместить всё Временное правительство, целиком.

Другой раз, на поздневечернем заседании Совета какой-то приезжий солдат жаловался: „Вот, у вас вольно, а нас на фронте держат.” Совет пришёл в негодование, тут же избрал делегацию из матросов, солдат и рабочих: сейчас же, этой ночью, выезжать в ту армию и навести там „новый порядок”, вплоть до ареста командного состава. Но всё-таки легли спать. Утром поехали в Петроград, взять там мандат от ИК, — им отказали, долго убеждали.

У кронштадтских матросов от их первой революционной победы и всей воли этих двух месяцев — настроение, что и малой кучкой могут где угодно в России управить.

*****

И ЕЩЕ БЫ ВОЕВАЛ, ДА ВОЕВАЛО ПОТЕРЯЛ

*****

136

Примирение с Алиной продержалось только несколько часов, вчера опять клокотало семейной бурью и дурью.

Хорошо, что на сегодня, хоть воскресенье, Георгий заранее условился с Марковым работать. С самого утра уселись проверять комплектования для 11-й и 7-й армий, затем проект возможной передвижки соседних частей — для, как будто серьёзно назначаемого, наступления: Алексеев настаивал, что оно неуклонно будет, только где уж теперь в начале мая — наверно в середине июня. Предполагалось ныне, оставив злосчастный Ковель в покое, наступать южнее Луцка, а при удаче? — чуть ли и не на Львов?

И вдруг хватился Воротынцев: где же его размеченная, подготовленная карта? — дома забыл! (Опять же второпях, скорей вырваться.) Эх, досада! И так, что писаря не пошлёшь, не растолкуешь, надо идти самому.

Да он за четверть часа рассчитывал обернуться, гонким шагом, и успел бы. Вихрем проскочил среднюю комнатку, в своей нашёл карту — и уже возвращался, ещё секунда — и ноги бы за порог, — нет! поперёк пути ему, в проходе между пианино и обеденным столом, опираясь о стол пальцами, как чтобы не упасть, Алина стояла — пошатываясь? с почти закрытыми глазами — и от этой слепости пальцы второй руки выдвинула ощупью вперёд, предупреждая его движения.