Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

Но все согласились, что надо теперь созвать в Петрограде Главнокомандующих, с ними советоваться.

В жарких обсуждениях протекли предвечерние и вечерние часы, пропало воскресенье.

Тут приходила представляться депутация „крестьянских депутатов от петроградского гарнизона”, выходили несколько министров к ним. Спрашивали депутаты более всего: как бы прекратить земельные сделки, чтоб земля не утекла в чужие и иностранные руки. Керенский властно ответил им, что этот вопрос в принципе правительством согласован (ещё-то не совсем...) — и, он обещает им: закон воспоследует. Так же — и на леса, и на недра.

А на внезапном заседании решали же и текущие дела.

Призыв на действительную службу женщин-врачей до 45 лет, и какие льготы им по детям. Писарю хабаровского вещевого склада заменить приговор к одному месяцу тюрьмы на три недели содержания на хлебе и воде. А унтер-офицеру подвижной хлебопекарни Юлиану Царенюку приговор в дисциплинарный батальон на 2 года отсрочить до окончания войны.

Уже было к 10 вечера, когда Керенский согласился, чтобы Львов вызывал Милюкова и Шингарёва.

А вызвать — чтобы мочь и объяснить, в чём дело, проще всего было по прямому аппарату.

Из довмина? из Главного штаба? из Адмиралтейства?

Львов мужественно выбрал самый неприятный путь: из довмина. И объясниться с Гучковым, всё равно этого не миновать. Уж всё в один крестный день.

С тяжёлым чувством подъезжал к довмину.

А оказалось: Гучков этим вечером уже и съехал к себе на квартиру, нету.

Ну, тем и легче.

Встречал Новицкий. И он, и Филатьев, и Маниковский так понимали теперь, что новый министр их не оставит на месте.

— Пока исполняйте свои обязанности, голубчик...

У аппарата был сперва Алексеев, — и жаловался ему князь на Гучкова, и просил пригласить всех Главнокомандующих в Петроград на этих днях. Потом вызвали Милюкова, и тоже нелегко разговаривать после давешнего.

В 11 часов вечера, распаренный, вышел князь из аппаратной — из довмина, — и ещё на улице не сразу сообразил надеть шляпу.

140

Позавидовали бы лучшие парижские санкюлоты, какую мы революцию устроили в петроградском городском хозяйстве!

Ещё в ранние дни революции, когда городской думе и значения не придавали, а общий напор был сокрушительный, сопротивляться никто и не мыслил, — втолкнули в городскую управу силой Совета, без выборов, группу как бы рабочих депутатов, а среди них успел Гиммер направить и своего приятеля Никитского, профессионального революционера, который по толчку и докатился до поста товарища городского головы. Кажется, невелика должность? — ого, ещё как пригодилась. Сейчас, когда революция в крупных контурах пошла на попятный, — Никитский в городской думе устроил такую славную социальную революцию — Гиммер от души хохотал, бескорыстно наслаждался.

А что ж, будете знать: истинная цель всякой революции — социальная, а не политическая! Только перехлестнув социальный рубеж — революция и исполняет свою историческую роль.

И всё совершилось в три дня. 26 апреля, зазвав на хоры побольше своих, Никитский произнёс в думе публичный доклад — „Об увеличении содержания городским служащим и рабочим”, а именно: всем трамвайщикам и рабочим — немедленно — и вдвое! Прибавка, не виданная ни в России, ни в Европе! От старых гласных какой поднялся шум: касса пуста, откуда брать? отложить обсуждение, проект должен быть проверен финансовой комиссией. А трамвайщики с хор: никаких отложить, завтра не выедем на линию!! А рабочие с хор — прямо матом в гласных. Пришлось просить гласных-социалистов идти на хоры уговаривать рабочих дать думе два дня для обсуждения. Рабочие с трудом согласились: только если завтра выдать каждому рабочему городского хозяйства по 50 рублей авансу и объявить им бесплатный трамвайный проезд.

Но два дня прошли в ещё худшей суматохе — и никакого согласия в думе не состоялось до заседания 28-го, когда снова навалили непрошеные гости на хоры ещё в большем числе, вот балкон обвалится. Цензовые гласные уж как ни объясняли, выступало их человек 30: нельзя увеличивать расходы, не имея сперва источников покрытия; у нас и так дефицит 68 миллионов, а при этом требовании станет 93; единственный источник городского дохода был трамвай, но и он перестал его приносить (Никитский: потому и разруха, что низкая расценка труда). Петроград — горький бедняк; ввести прямой налог в дополнение к государственному — но результат скажется не раньше конца года; повысить плату за трамвай с 10 копеек — до 15? до 25? до 30? удорожить воду, газ? Никитский им криком: „Найдёте! Трясите сундуки богачей! Банки дадут! — а нет, так рабочие возьмут силой!”, — и с хор одобрительный рёв. И часть гласных дрогнула — и с гласными-социалистами уже получилось большинство. И новый либеральный городской голова (по духу похожий на князя Львова) возгласил: „Светлее смотреть в будущее, не бояться расходов, диктуемых жизнью. Мы сильны доверием населения, а средства как-нибудь найдём.” И проголосовали всё повышение в полном объёме, да сверх того двухмесячные в год наградные, и ещё квартирные. Это приняли 28-го. А 29-го заявили бунт городские канцелярские служащие: хотя от нас требуется образование, знания — а теперь рабочие будут получать больше нас, даже судомойки и сторожа? Требуем устранить несправедливость! Требуем удвоить и наши оклады, и срочно! — иначе прекращаем работу. Никитский предложил добавить и им, это будет ещё 5 миллионов.