Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

Стенографистки, внизу от трибуны, приготовились строчить.

Вышел открывать съезд какой-то неизвестный эсер Маслов, — одет не празднично, без белой рубашки и галстука. Очень свободный в движениях, и голос звонкий:

— Граждане! В истории России и русского крестьянства мы в первый раз в вашем лице имеем центральный орган всего российского крестьянства, избранный так свободно и представленный так полно. Историческое наследство, которое мы получили, огромно и тяжко. Это — забитость и убитость прав трудовых широких масс. Это — неразвитость гражданского правосознания их. И — механичность российских общественных связей, которые держали нас просто как картошку в мешке, ссыпкой в одну кучу. А теперь революция уничтожила прежние государственные скрепы, а новые ещё не создались, и мы переживаем некоторые болезненные явления. Перед глазами наблюдателя...

Не слишком ясно для крестьян. И — какого ещё наблюдателя?..

— ... чеканно выступает развернувшаяся пружина, которая в течение сотен лет была насильственно согнута. Но это чувство своих прав действует слишком сильно, и я с грустью констатирую, не осудите за нотки печали...

Ну-у-у-у...

— Мы находимся на празднике, но действительность, которая нас окружает, часто вызывает больше жути. Я лишь предупреждаю словами поэта:

Зажигается день, но задёрнут восток

Тяжкой, грозной, давящею тучей.

И на эту тучу, товарищи, я считаю нужным обратить ваше внимание. Нормально ли, что когда в стране большие запасы хлеба, мы не даём его в армию и в города, и некоторые районы близки к катастрофе?.. Съезд должен поставить своей задачей кристаллизацию народных сил. Заставить крестьянство помнить не только о его правах, но и об обязанностях перед родиной. Иметь в виду интересы светлого будущего! Объявляю Совет Крестьянских Депутатов Великой Русской Земли — открытым! Желаю вам успешной работы на пользу страстотерпца русской земли. Организационное бюро предлагает избрать почётным председателем съезда — Бабушку Русской Революции!!! — тут голос он поднял до пронзительности.

Об этой Бабушке за минувшие недель шесть какую газету ни разверни — везде прочтёшь, повсюду она ездила и держала речи, а ей же под 80 лет. Говорят, она в начале 70-х годов, уже не первой молодости, покинув мужа, а ребёнка отдав жене брата, отправилась пропагандировать среди крестьян. Не запомнил Шингарёв её специальных заслуг, но полвека жизнь её была — поселение, побег, эмиграция, нелегальное положение, каторга, амнистия, сбор денег в Америке на революцию, опять агитация, — и вот теперь с большим почётом эсеры везде возили её и показывали. Когда-то она звала на террор, теперь по пути через Сибирь говорила, что радостней всего видеть отсутствие всякой власти, а приехав — звала народ забыть прежние распри и ничего нет выше любви.

И вот её сейчас внесли на руках в кресле на сцену — полную крупную седую старуху, с круглым добрым лицом, она улыбалась и помахивала залу рукой. Все поднялись, хлопали, а крестьянские и солдатские депутаты тем более, сдирая шапки с голов, поняв, что это если не новая царица, то святая.

Поставили кресло — Бабушка несмущённо встала, прошла с развалочкой сразу к трибуне, уверенно её заняла и привычно заговорила, совсем не слабым голосом, отличная дикция, без напряжения голосовых связок при большом зале:

— Граждане! 50 лет сознательной жизни я только и думала об этом дне, когда наконец российское крестьянство станет во главе судеб русского народа. Граждане! Я не знаю человека счастливее себя. Сколько прекрасных товарищей погибли раньше меня, за много лет. Поздравляю съезд и ещё больше себя, что дожила до такого светлого дня. 50 лет потрудившись на революционной работе, я, когда получила телеграмму, что совершилась великая революция и народ стал господином своей судьбы, сейчас же подумала: а готовы ли мы довести эту революцию до счастливого конца? Вы можете взять счастье для себя, детей и внуков — целиком. Вы можете взять всю землю, всю волю, всё образование, не пролив ни капли крови. Но от вас потребуется внимание к нуждам родины.

Ничего, вполне ясный ум, поворачивала к делу.

— Но я нисколько не сомневаюсь, что как только крестьянство вступит на политическую арену — оно проявит разум и терпение. Я рада за свой народ. Проезжая губернии, я видела: крестьяне настроены благородно, сознают свою мощь и не хотят употребить её во зло кому-нибудь. Они осторожны, как всегда, понимают, что разорить Россию можно в год-два, но это не выгодно, нужно наоборот соблюсти её богатства и имущества и в улучшенном виде передать потомству.