Только представьте…

Целых два с половиной года Софрония неутомимо наказывала Магнуса Оуэна за вмешательство в свою жизнь. За то, что посмел встать между ней и Бэроном Кейном. И теперь дверь задней гостиной, которой она пользовалась как своим кабинетом, с силой распахнулась.

— Я слышал, ты хотела меня видеть, — произнес Оуэн. — Что-то случилось?

Служба надсмотрщика в «Райзен глори» изменила его. Мускулы под мягкой коричневой рубашкой и темными брюками налились и окрепли, и теперь в нем ощущалась некая особенная, приобретенная тяжким трудом выносливость, которой раньше не было. Лицо по-прежнему оставалось гладким и красивым, но сейчас, как всегда в присутствии Софронии, в уголках глаз появились напряженные морщинки.

— Ничего особенного, Магнус, — со снисходительным видом отмахнулась Софрония. — Насколько мне известно, ты сегодня собрался в город, а мне понадобились кое-какие припасы.

Не поднимаясь со стула, она протянула список, заставив Магнуса подойти к ней.

— Ты оторвала меня от работы только для того, чтобы сказать об этом? Я тебе не мальчик на побегушках! — прошипел Магнус, вырвав у нее список. — Почему ты не послала Джима?

— А я об этом и не подумала, — хмыкнула Софрония, испытывая извращенную радость при мысли о том, что она так легко смогла вывести Магнуса из себя. — Кроме того, Джиму поручено вымыть окна.

Магнус сжал кулаки.

— Должно быть, мытье окон куда важнее, чем забота о хлопке, благодаря которому эта плантация еще держится.

— Ну и ну! Высокого же мнения ты о себе, Магнус Оуэн! — усмехнулась Софрония, вставая. — Воображаешь, что плантация разорится только потому, что надсмотрщик на несколько минут покинул поля?

Крохотная жилка задергалась на лбу Магнуса. Шершавая от работы ладонь уперлась в бедро.

— Не очень-то нос задирай, женщина, тебе это не к лицу. Смотреть уж больно неприятно. Кое-кому следует немножко укротить тебя, прежде чем попадешь в настоящую беду.

— Кое-кому? Уж не тебе ли? — фыркнула Софрония и, вскинув голову, выплыла в коридор.

Магнус, обычно настолько спокойный, что разозлить его было почти невозможно, сейчас выбросил руку вперед и, как клещами, сжал ее запястье. Софрония охнула от неожиданности, когда он втащил ее обратно в гостиную и захлопнул дверь.

— Ну да, верно, — протянул он, вдруг обретя знакомый мягкий говорок своего детства, — я и позабыл, что миз Софрония слишком хороша для нас, бедных ниггеров.

Ее золотистые глаза гневно сверкнули, когда он притиснул ее к двери.

— Отпусти! — взвизгнула она, толкнув его в грудь, но, хотя они были одного роста, Магнус оказался куда сильнее. С таким же успехом она могла пытаться сдвинуть тростинкой могучий дуб. — Отпусти меня!

Напрасно. То ли он не расслышал панических ноток в ее голосе, то ли до смерти устал от постоянных издевок — как бы там ни было, вместо того чтобы разжать руки, он лишь усилил хватку, пригвоздив ее плечи к лакированным доскам. Раскаленное тело Магнуса обжигало даже сквозь юбки.

— Значит, миз Софрония думает, что если изображать из себя белую леди, то, проснувшись в одно прекрасное утро, она и в самом деле окажется белой. И тогда ей не придется никогда больше разговаривать с черномазыми… разве что надо будет отдавать приказы.

Софрония повернула голову и зажмурилась, пытаясь не видеть его презрительной гримасы, но

Магнус и не думал ее щадить. Голос стал мягче, но слова ранили хуже острого ножа.

— Будь миз Софрония в самом деле белой, ей не пришлось бы обращать внимание на чернокожего, жаждущего заключить ее в объятия, сделать своей женщиной и иметь от нее детей. Зачем ей беспокоиться, что чернокожий хочет всегда быть рядом, утешать, когда он чувствует себя одинокой, стариться рядом с ней, вместе лежать на широкой перине? Нет, миз Софронии ни к чему было бы думать о таких пустяках. Для этого она слишком хороша! И слишком бела!

— Замолчи! — выдохнула Софрония, зажимая руками уши, чтобы не слышать жестоких речей. Магнус отступил, но она не пошевелилась. Словно окаменела. Спина неестественно выпрямлена, ладони по-прежнему прижаты к ушам. По щекам струятся слезы.

Магнус со сдавленным стоном притянул к себе неподатливое тело.

— Ну-ну, девочка, — ворковал он, — все хорошо. Прости, что заставил тебя плакать. Ни за что на свете не хотел тебя обидеть. Ну же, успокойся, все будет хорошо.

Постепенно, мало-помалу Софрония расслабилась и на мгновение обмякла. Он такой теплый. Такой надежный. С ним хорошо и безопасно.