День без вранья (сборник)

Марьяна вернулась в комнату. Был накрыт чай.

О! Какие убогие советские торты с тяжелым жирным кремом. Как можно это есть? А ничего. Едят и здоровы. И счастливы. Муж Нины без особых талантов. Незатейливый человек. Зато СВОЙ. И грузчик будет такой же. Без фантазий. Фантазии распространяются в оба конца – на добро и на зло. На творчество и предательство.

Марьяна стала есть торт. Как все. Она думала, что существует на другом, более высоком уровне. А вот поди ж ты: в уровне оказалась большая дыра, и сейчас она загремела в эту дыру вместе с мебелью, японским холодильником с красивыми продуктами внутри. Так, наверное, бывает во время землетрясения, в те несколько секунд, когда все вздрагивает, наклоняется и осыпается в преисподнюю. И Колька скользит ногами, и за что-то держится, и верещит своим пронзительным голосом.

«Ко мне, ко мне, сюда!» – взывает Марьяна, ловит его, и прижимает, и закрывает всем телом.

Марьяна ела торт. Торт на ночь. Килограмм плюс. Какая разница? Кому нужна ее стройная фигура? Аркадию все равно. И ей самой тоже все равно. Жизнь кончилась.

Стреляться она не будет. И под машину бросаться не побежит. Что за безвкусица? Она будет жить день за днем. И пройдет всю дорогу. Говорят, Бог не любит самоубийц. И если к нему попадешь раньше намеченного срока – он не принимает. Как начальник. И ты маешься в приемной до своего часа. Какая разница: где ждать этот ЧАС. Там или тут?

Аркадий стоял на перроне – такой же, как всегда. Он обнял Марьяну, поцеловал. Губы были крупные и теплые, как у коня.

«Сейчас скажет», – подумала Марьяна. Но Аркадий молчал. Остановил носильщика. Поставил чемодан. Он не любил поднимать тяжести, даже незначительные.

– Ну как? – спросил Аркадий.

Захотелось крикнуть: «Я все знаю!» Но она спросила:

– А у тебя как?

– Как обычно, – сказал Аркадий.

Вот это правда. Как обычно – работа, мастерская, Афганка. Или другой порядок – работа, Афганка, мастерская. А может, они встречаются в мастерской, среди ликов святых. О! Как они были счастливы и несчастны.

– Ты чего? – спросил Аркадий. – Устала?

Марьяна не ответила. Что отвечать? Устала ли она? Она умерла. Покончила с собой. С прежней. И теперь ждет своего ЧАСА.

Носильщик проворно катил тележку. Приходилось торопиться.

Аркадий загрузил чемодан в машину. Удобно. Кто-то берет твой чемодан и загружает.

Машина тронулась. За окном грязная Москва. Чего же она такая грязная? Не убирают?

Аркадий сидел непроницаемый, как сфинкс. Хотелось спросить: «Что ты решил?»

Но спрашивать – очень страшно. Спрашивать – значит знать. А знать – значит взрезать ситуацию скальпелем, как живого человека. Тогда надо что-то срочно делать: или зашивать, или хоронить.

Лучше ни о чем не спрашивать. Сидеть в машине и смотреть на Москву.

– Батрачила? – догадался Аркадий. – Тарелки мыла?

Пожалел. Он ее жалел. Значит, сегодня не уйдет.

Марьяна не стала разбирать чемодан. Сразу легла. Ей снился падающий самолет. Он устремился к земле, но удара не было. За секунду до удара Марьяна вскидывалась, садилась на кровать и обалдело смотрела по сторонам. Ей казалось, что она сошла с ума. А может, и сошла.

Поднялась через два часа и задвигалась по дому. Надо было приготовить еду. У нее было несколько привычных скорых рецептов, когда можно было накормить быстро и без проблем.

В прихожей стояло старинное зеркало, стиль «псишо» или «псише». Марьяна увидела свое лицо – тусклое, белесое, овальное.

«Инфузория, – подумала Марьяна. – Даже без туфельки. Простейший организм. Что он может дать своему мужу, кроме обеда и преданности?»

Та, другая, питает его воображение, наполняет жизнь праздником. Их души, как двое детей на пасхальной открытке, берутся за руки, и взлетают на облако, и сидят там, болтая ногами. А она что? Гири на ногах. Попробуй взлети.

В замке повернулся ключ. И Марьяне показалось – он повернулся в ее сердце, так оно радостно вздрогнуло.

Все что угодно. Пусть ходит к ТОЙ. Только бы возвращался. Только бы возвращался и жил здесь. Она ничего ему не скажет. НИЧЕГО. Она сделает вид, что не знает. Инфузория-туфелька вступит в смертельную схватку с той, многоумной и многознающей. И ее оружие будет ДОМ. Все как раньше. Только еще вкуснее готовить, еще тщательнее убирать. Быть еще беспомощнее, еще зависимее и инфузористее.

Марьяна спокойно поставила перед мужем тарелку, а сама села напротив и смотрела, как он ест. Ест и читает газету. Плохая привычка. Переваривает сразу две пищи – плотскую и интеллектуальную.