1Q84. Книга 1

Сэнсэй кивнул.

— Да, я хотел бы перечитать «Воздушный кокон» в твоей интерпретации. Но главное — сама Эри тебе доверяет. Кроме тебя, у нее и друзей-то нет. Не считая, конечно, меня и Адзами. Так что давай. Роман в твоем распоряжении. Мой ответ — «да».

Сэнсэй умолк, и комнату затопила тишина — тяжелая, словно предначертанная судьба, от которой не убежать. Открылась дверь, вошла Фукаэри с чаем. Так, будто заранее просчитала, когда окончится их разговор.

Возвращался Тэнго один. Фукаэри нужно было выгуливать собаку. Гостю — с расчетом, чтобы успел на электричку, — вызвали такси до станции Футаматао. Там он сел в поезд, доехал до Татикавы и пересел на Центральную ветку надземки.

На станции Митака в вагон вошла пара — мать с дочерью. Их одежда, недорогая и далеко не новая, смотрелась тем не менее очень опрятно. Все белое было по— настоящему белоснежным, а все, что можно выгладить, тщательно отутюжено. Дочь, похоже, ходила во второй или третий класс школы. Большеглазая, приятная на вид. Ее мать — худощавая, волосы собраны в пучок на затылке, очки в черной оправе, через плечо — набитая чем— то холщовая сумка. Мать, как и дочь, выглядела очень мило, и только нервные морщинки, что разбегались от уголков ее глаз, выдавали усталость, отчего совсем еще молодая женщина казалась старше своих лет. Несмотря на середину апреля, мать держала в руке длинный зонтик от солнца. Закрытый и плотно замотанный, он напоминал скорее ссохшуюся дубинку, необходимую хозяйке для самообороны.

Парочка села напротив Тэнго, не говоря ни слова. Мать, похоже, составляла в уме какой-то план действий на ближайшее время. Дочь, явно не зная, чем заняться, попеременно разглядывала то собственные ботинки, то металлический пол, то свисавшие с потолка кожаные поручни, а то — украдкой — и самого Тэнго. Ребенка явно впечатлили его рост и оттопыренные уши. Малыши вообще частенько разглядывали Тэнго вот так, во все глаза, точно встретили огромное безобидное животное. При этом сама девочка сидела недвижно и даже не вертела головой по сторонам; лишь глаза ее двигались практически без остановки, пытливо исследуя все вокруг.

Выходили они на станции Огикубо. Как только поезд начал сбрасывать ход, мать взяла зонтик наперевес и все так же без единого слова поднялась с места. В левой руке зонтик от солнца, в правой — холщовая сумка. Дочка тут же последовала за ней. Молча прошла за матерью к дверям, вышла из вагона. И в последний раз оглянулась на Тэнго. В глазах ребенка промелькнул фантастический огонек — то ли просящий, то ли призывный. Огонек этот вспыхнул и тут же погас, но Тэнго успел уловить некий странный сигнал. По крайней мере, так ему показалось. Но о чем бы она ему ни сигналила, помочь ей Тэнго не мог. Что происходит с этой девочкой, он не знал, да и права вмешиваться в чужую жизнь у него не было. Мать и дочь сошли на станции Огикубо, двери вагона закрылись, и электричка понесла Тэнго к следующей станции. Освободившееся сиденье напротив тут же заняли трое студентов, возвращавшихся с какого-то экзамена. Парни сразу принялись оживленно болтать, но Тэнго еще долго ощущал на их месте присутствие девочки, не говорившей ни слова.

Ее взгляд напомнил Тэнго о совсем другой девочке. Которая проучилась с ним два года — в третьем и четвертом классах школы. И смотрела на него очень похожими глазами. А он так же пристально смотрел на нее. Пока наконец…

Ее родители были членами религиозной секты, называвшей себя «Очевидцами». Секта была христианского толка, распространяла учение о конце света, активно миссионерствовала и каждое слово Библии воспринимала как догму. Например, переливание крови считалось грехом. Поэтому если кто-то из членов секты вдруг попадал в автокатастрофу, шансов выжить у него оставалось куда меньше, чем у обычного человека. Ни на какие серьезные операции им соглашаться было нельзя. А взамен им, богоизбранным, обещалась жизнь после наступления конца света. Целая тысяча лет жизни в Новом Царствии Господнем.

У его одноклассницы тоже были большие красивые глаза. Загляни в них однажды — и уже никогда не забудешь. Да и в целом красавица. Если б только не странное выражение, словно маска из прозрачной пленки, удалявшее с ее лица всякий намек на жизнь. Без особой необходимости эта девочка никогда ни с кем не разговаривала. И никаких эмоций не выдавала. Ее тонкие губы оставались всегда крепко сжатыми.