Гарем

В зале было жарко, и персы-придворные от духоты и страха перед турецким султаном начали потеть. Но запах этот не шел ни в какое сравнение с той вонью, которую принес с собой этот горбун. Рухнув у подножия трона, он хрипло прокричал:

— Приветствую тебя, о мой господин, да продлится эра твоего правления вечно!

— Встань, — приказал султан. Горбун поднялся.

— Имя?

— Абу, повелитель.

— Ты мой раб?

— Да, повелитель.

— Чем ты занимаешься?

— Выметаю навоз из твоих конюшен, повелитель.

Селим мельком оглянулся на Зулейку, в одном взгляде выразив и веселье, и восхищение.

— Ты честно работаешь, Абу, и знай, что твои вставании не остались незамеченными. Главный конюх говорит мне, что конюшни — образец чистоты. — Селим подавил смешок. — Подобное прилежание не должно остаться без награды. Сегодня я дарую тебе свободу с условием, что ты еще послужишь мне один год. По истечении этого срока тебе заплатят двенадцать золотых монет, и ты сможешь пойти, куда хочешь. Или остаться у меня. На твой выбор.

Абу рухнул на колени, подполз к султану, схватил полу его халата и поцеловал ее.

— Подожди, Абу. Это еще не все. Свободному человеку для полноценной жизни нужна женщина. Как тебе вот эта? Она была фавориткой старого шаха. Много лет назад она причинила большую боль госпоже Зулейке.

— Матери маленького принца Нуреддина?

— Ты знаешь моего сына?

— Да, повелитель. Они заходят на конюшню, когда хотят покататься на пони. Угощают меня сладостями и инжиром. Мы с ними большие друзья. Ты хочешь, чтобы я убил эту женщину ради тебя, повелитель?

— Нет, Абу. Я решил пощадить ее и подарить тебе за твою верность. Отныне она твоя рабыня. Научи ее жизни и используй по твоему желанию.

За всю жизнь Абу всего лишь несколько раз был с женщиной. Низкая должность уборщика конюшен и внешность не располагали к общению с прекрасным полом. Он оглядел здоровым глазом Шаннез с ног до головы. Она была красива. Селим отнюдь не слыл любителем грубых розыгрышей, значит, он и правда подарил ее…

— О, великий султан! Щедрость твоя, проявленная к недостойному слуге твоему Абу, да будет прославлена в веках! — Затем, обернувшись к Шаннез, он бросил:

— Ты! Идем со мной.

— Только попробуй приблизиться ко мне, грязное животное! Я убью тебя! — прошипела красавица.

Тогда горбун, не долго думая, наотмашь ударил ее, и она свалилась на пол. Схватив ее за тонкую, изящную руку, он выволок женщину из зала.

С минуту в тронном зале стояла гнетущая тишина. Затем Селим вновь заговорил:

— Вы все были свидетелями тому, как я проявил милосердие по отношению к женщине, предавшей дочь императора великой державы. Я подарил ей жизнь. Но это не конец, и вы еще увидите, что такое страшная месть султана!

Есть только один истинный бог — Аллах. И есть Его Пророк Магомет, да будет благословенно его имя. Кто из вас осмелится не признавать их? Кто из вас оплакивает имама Хусейна и следует учению шиитов? — Тишина была ему ответом. — Я обрушу весь свой гнев на тех, кто насмехается над Господом и Его Пророком, будь то мужчина, женщина или ребенок!

Тебя я пощажу, шах Исмаил. Ты увел своих людей с пути истинного, но ты способен и вернуть их туда. Слушайте меня все! Тех, кто не отречется публично от ереси, ждет смерть. Это говорю вам я, султан Селим!

С этими словами он поднялся с трона и вышел из зала в сопровождении двух своих жен. Когда они отошли достаточно далеко, он спросил у Зулейки:

— Ты удовлетворена, мой цветок? Должен признаться, месть твоя была поистине дьявольской. Даже не думал, что в твоем сердце было столько ненависти. Неужели ты все эти годы была со мной так несчастна?

Китаянка поймала руку султана и поднесла ее сначала ко лбу, затем к губам и наконец прижала к сердцу.

— Двадцать два года я жила ради тебя, а потом еще и ради наших детей. С тобой я знала только счастье и ни разу не слышала от тебя ни одного недоброго слова. Но память о том, что та женщина сделала со мной, жила во мне, хотя именно благодаря ее предательству я нашла свою судьбу и свое счастье. Так или иначе ей нельзя было простить то, что она посмела поднять руку на дочь императора Китая. Мой род у себя столь же славен, как и твой у нас в Турции. Скажи, разве ты не поступил бы на моем месте точно так же?

Селим обнял ее одной рукой, притянул к себе и нежно поцеловал.

— Да, моя тигрица, на твоем месте я поступил бы точно так же. Но теперь твоя душа, надеюсь, очищена от бесов ненависти?