Гарем

— Остановись!

Все взоры обратились на очень высокого, богато одетого мужчину, который приблизился к возвышению:

— Что ты хочешь за нее, татарин? У потрясенного Бату отвисла челюсть. Не дождавшись ответа, незнакомец усмехнулся:

— Так ты назначил за нее цену или нет?

— Сто золотых динаров! — вдруг крикнул Бату, решив рискнуть.

Толпа возмущенно загудела, но незнакомец стал спокойно отсчитывать монеты из своего толстого кошелька.

— Я даю тебе сто пятьдесят, ибо знаю истинную цену этой девушке. — Он сунул деньги ошалевшему татарину и поднялся на возвышение. Взяв Машутку за руку и согревая ее ледяную ладошку своими теплыми ладонями, он мягко проговорил:

— Меня зовут Хаджи-бей, дитя мое. Если ты доверишься мне, я вдохну в тебя новую жизнь.

— Вся моя семья погибла, я не хочу жить.

— Я знаю, маленькая Фирузи. Твоя боль велика, но стоит тебе только пожелать, и тебя ожидает блестящее будущее. Пойдем ко мне, я все тебе расскажу.

Он усадил се в паланкин, сел рядом и приказал рабам нести их домой. Когда они прибыли на место, Хаджи-бей велел принести ей успокаивающий напиток, который должен был помочь испуганной девушке расслабиться. Хаджи-бей стал осторожно расспрашивать ее о прошлой жизни. Поначалу Машутка молчала, но зелье, на котором был настоян напиток, развязало ей язык, и она излила всю свою горечь и боль в грустном рассказе.

Хаджи-бей внимательно слушал ее, лицо его выражало искреннее сочувствие. Когда она закончила, он сказал:

— Да, дитя мое, все это очень трагично. Но твой случай не уникален. Подобное случалось и раньше с другими людьми. Сделанного не поправить и минувшего не вернуть. — Он внимательно посмотрел на нее и продолжил:

— Ты измучена, маленькая Фирузи. Тебе пришлось вынести много страданий. Постарайся заснуть, а когда проснешься, увидишь, что боль осталась позади. Ты начнешь свою жизнь заново. Прошлое навсегда останется в твоей памяти, но знай: мучения твои окончились.

У Машутки слипались глаза и уже начинал заплетаться язык, но она все же проговорила:

— Они окончатся только в том случае, если я буду отмщена. Бату и семеро его людей должны умереть. За каждого члена моей семьи. А за моего мужа… тот… Иесукай…

— Хорошо, Фирузи.

— Как ты меня называешь? — спросила девушка уже в полудреме.

— Фирузи. Это значит «бирюза». У тебя удивительные глаза. А теперь спи, дитя мое.

И девушка тут же впервые за последнее время погрузилась в крепкий, здоровый сон.

— А когда я проснулась, то почувствовала себя прекрасно! Вот как, милая Сайра, я сюда попала, — закончила свой рассказ Фирузи.

— А что было с Бату? — спросила Джанет. — Хаджи-бей отомстил ему и его людям за твоих родных?

— О да! Когда мы услышали о тебе и спешно выехали из Дамаска, взяв курс на Крит, я видела, как их отрубленные головы гнили на шестах у городских ворот. Но я больше про них не вспоминала, и ага молчал.

— Ты говоришь, что вы услышали обо мне в Дамаске?

— Да, слух о том, что Абдула бен Абдула выставил на аукцион рыжеволосую белую девушку благородного происхождения, разнесся от Дамаска до Александрии. Подумать только, какие деньги отдал за тебя Хаджи-бей! Те динары, что были заплачены за нас с Зулейкой, даже не идут ни в какое сравнение!

— Если честно, не могу сказать, что мне это очень льстит.

— И напрасно! — довольно резко проговорила Зулейкя. Джанет удивленно покосилась на темноволосую девушку.

— А, не обращай на нее внимания, — со смехом проговорила Фирузи. — Это наша китайская принцесса, дочь императора. Она все еще не может успокоиться, что едва не попала в руки погонщику верблюдов или какому-нибудь грязному варвару-скотоводу. Если бы Хаджи-бей случайно не наткнулся на нее, она сейчас прислуживала бы а закопченной хижине. Она у нас очень гордая. За те несколько недель, что мы провели с ней вместе, я успела понять, как высоко ценится гордость среди представителей ее народа. Она до сих нор мучается от того, что ее предала…

— Если не возражаешь, милая Фирузи, я сама расскажу про себя. У меня тоже язык есть, — проговорила Зулейка. Она поднялась с дивана, приблизилась к девушкам и опустилась на подушки рядом с ними. В отличие от своей белокурой спутницы она рассказывала о себе твердым голосом и не проливала слез.

Она на всю жизнь запомнила тот далекий день, который решил ее судьбу. Па дворе стояла весна, и принцесса сидела у мраморной кромки искусственного пруда в саду своей матери, наблюдая за тем, как нырнет среди плавающих лилий серебряный карась. Ее отвлек негромкий оклик се личной рабыни Май Цзе. Принцесса обернулась на голос.