20  

Они любили, мучились ревностью, страдали, как и они с Филипом. Но их чувствам не понадобились ни чары, ни любовные зелья, ни ворожба. Они полюбили друг друга в скитаниях, как и легендарные девы и рыцари сказаний, но им не повстречались заколдованные замки, на них не нападали таинственные воины и злые волшебники… Хотя… хотя именно так все и было.

Теперь уже Анну не захлестывали волны отчаяния, как раньше. Наоборот, воспоминания приносили ей радость, лицо светлело, а глядящие в прошлое глаза начинали лучиться… За окном завывал ветер, раскачивая монастырский колокол, в рефектории слышалось бормотание молящихся. Анна сидела за прялкой в одиночестве. С кухни доносился запах вареных овощей, Кэтрин возилась в углу с куклой. Ветер… Зима… Тишина действует благотворно, а молитва успокаивает. Не хочется ни о чем думать.

На Рождество, когда в очаге запылало святочное полено[13], Анна вдруг принялась рассказывать, как в Нейуорте укладывали в камин самое большое дерево, какое находили в округе, и никто не покидал зал, пока оно не сгорало, так что челядь, дети, собаки устраивались спать здесь же, на лавках, или прямо на полу. Многие были навеселе, хрип, пение, смех и шутки сливались в сплошной гул. Просто удивительно, как умудрялись засыпать среди подобного шума дети, однако увести их из большого зала в эту ночь не представлялось возможным.

Кэтрин, сидевшая тут же, разомлев от тепла и сытного пудинга, и уже начинавшая дремать, привалившись к боку сестры Агаты, тут же встрепенулась и стала, в свою очередь, вспоминать Рождество в Нейуорте. Анна улыбалась, слушая дочь, и вдруг поймала светлый взгляд матери Евлалии.

– Да будет благословен святой Мартин! Наши мольбы услышаны!

Она улыбнулась и прикрыла ладонью безобразную губу.

– Это значит, что скоро вы покинете нас, миледи Анна!

Анна привыкла к монастырю, и порой ей даже не верилось, что в ее жизни что-то может измениться. Зато Кэтрин буквально трепетала от мысли, что однажды приедет герцог Ричард и увезет их в свой прекрасный замок Понтефракт. О, Кэтрин так рвалась отсюда, ее томила зима, и почти каждый день она допытывалась у матери, когда же они наконец уедут.

– Но разве ты не хочешь вернуться в Нейуорт? – спрашивала Анна.

Кэтрин терялась.

– О да, конечно! Но ведь там я никогда не стану принцессой. А с герцогом Глостером я побываю и в Йорке, и в Понтефракте, и даже в Лондоне. Герцог обещал мне. Он сказал, что я скоро стану сказочно богатой, у меня будет без числа золотых монет и красивых платьев, и все будут величать меня «ваше высочество».

Зимнее ненастье сделало дороги непроходимыми, и Сент-Мартин словно потерялся в глухой долине. Порой Анне не верилось, что сейчас где-то за горизонтом решается ее судьба, кипят страсти и Ричард Глостер, объявив ее своей невестой, ведет яростную тяжбу со своим братом Джорджем Кларенсом.

За ненастьем неожиданно вернулось тепло. Словно по мановению жезла королевы фей, рассеялись тучи, и весна вступила в свои права на месяц раньше отмеренного срока.

Анна по-прежнему продолжала неторопливо читать монахиням книгу Мэлори. Теперь в рефектории растворяли ставни, и теплые лучи заходящего солнца врывались в помещение вместе с запахами весны, перезвоном колокольцев возвращающегося стада, звуками пастушьего рожка.

– «…И вошел Гарет к леди Лионессе, целовал ее без счета, и радости их обоих не было границ…»

Сестра Агата ерзала за прялкой, строгая сестра-ключница сопела, а кривобокая старушка Геновева смахивала слезы умиления краем головного покрывала.

У Анны слегка дрожал голос:

– «…И так они оба сгорали от пылкой любви, что уговорились тайно утолить свое желание. Леди Лионесса наказала сэру Гарету, чтобы он лег на ночь непременно в зале, и обещала перед полуночью к его ложу туда пробраться».

Гулко зазвонил колокол. Мать Евлалия почти тотчас приподнялась.

– Довольно, довольно! Наступил час молитвы.

Она торопливо вышла, и сестры, перебирая четки и стараясь не глядеть друг на друга, поспешили за ней.

Анна в этот вечер не пошла к вечерне. Она осталась стоять на крытой галерее монастырского дворика. Держась руками за две колонны, соединенные вверху аркой, Анна глубоко вдыхала влажный, напоенный запахами травяных и древесных соков вечерний воздух. Ей никак не удавалось унять сердцебиение и смутный гул в крови. И вместе с тем Анна испытывала сладкую слабость во всем теле, кости ее словно истаяли, а голова сделалась невесомой и пустой.


  20  
×
×