Память любви

— Но Харду необходимо разминаться каждый день, — возразила Ронуин.

— Можешь водить его в поводу перед занятиями, дитя мое, но пока никаких прогулок верхом. И одно из твоих первых заданий — полное послушание, а это означает, что ты во всем должна повиноваться старшим, как в свое время Моргану ап-Оуэну, Покорность и хорошие манеры способны затушевать множество грехов и недостатков, дитя мое. Ты росла среди грубых мужчин. Знаю, сердца у них добрые, ибо вижу, что ты тоскуешь по ним, но воины — не лучший пример для молодой девушки. Пойдем со мной, я отведу тебя в трапезную. Сегодня я разрешаю тебе и выбранным мной компаньонкам пропустить вечернее богослужение, но с завтрашнего дня ты должна ежедневно посещать мессу. Ты ведь ничего не знаешь о Господе нашем и Спасителе Иисусе Христе, не так ли? Какой позор!

Но не стыдись своего невежества, Ронуин. Уверена, ты быстро всему обучишься. Я вижу, ты умна и сообразительна не по годам.

Ронуин едва ли не впервые в жизни растерялась и нерешительно последовала за теткой в трапезную. Оказывается, женщины, живущие в аббатстве, назывались монахинями или сестрами. Все, кроме Гуинллиан, к которой было положено обращаться «преподобная матушка» или «госпожа аббатиса».

Здесь, как и в крепости, существовало несколько рангов, согласно положению монахинь в аббатстве. Ее компаньонки Элен и Арлейс считались послушницами, то есть стояли на самой низкой ступеньке в этой крохотной общине. Всего послушниц было пять. Они провели здесь много лет и готовились принять обеты бедности, целомудрия и покорности.

Ронуин многое знала о бедности и покорности, а теперь ей объяснили, что целомудрие — это готовность всегда оставаться чистой, не бегать в кусты с мужчиной или делать то, что вытворяли отец с ее матерью.

Монахини посвящали жизнь Богу, верховному существу, о котором в Ситроле почти не говорили. Элен и Арлейс каждый вечер занимались с Ронуин. Они находили ее весьма необычной, поскольку никогда не встречали подобной девушки, но относились с почтением — ведь она была племянницей аббатисы и дочерью принца. Обе послушницы родились в семьях свободных крестьян, имевших собственную землю.

Несмотря на разницу в происхождении и воспитании, все трое прекрасно ладили и вместе ходили к заутрене в шесть и высокой мессе в девять часов. Ронуин, кроме того, посещала вечерню, незадолго до полуночи, но аббатиса освободила ее от остальных пяти служб. После заутрени Ронуин завтракала овсянкой, обычно налитой в небольшую хлебную корку, и яблочным сидром, а потом до самой высокой мессы сидела вместе с сестрой Мейр, обучаясь выводить буквы и цифры. Сестра Мейр переписывала и украшала цветными рисунками рукописи, которые аббатство продавало в богатые дома. После высокой мессы тетка наставляла Ронуин в латыни и языке норманнов. К восторгу аббатисы, оказалось, что у ее племянницы большие способности к языкам. Она все схватывала на лету и куда быстрее, чем ожидалось. Уже через месяц Ронуин читала по-латыни молитвы на всех службах, да так уверенно, словно ей с рождения вдалбливали слово Божье. То же относилось и к норманнскому языку — Ронуин вскоре свободно болтала с теткой на самые различные темы. Гуинллиан ежечасно благодарила Создателя за успехи племянницы. Господь поистине свершил чудо!

После обеда Ронуин присоединялась к поварихе, сестре Уне, чтобы наблюдать, как готовится еда. Тут ее способности были куда скромнее, и сестра Уна часто жаловалась, что Ронуин способна сжечь даже воду. Лекарка, сестра Дикра, оказалась куда добрее, тем более что Ронуин с величайшей ловкостью составляла целебные мази, настои, сиропы и отвары, способные излечить кашель, простуду и раны.

— У девочки просто дар, преподобная матушка, — хвалила сестра Дикра.

— По крайней мере будет сама лечить людей, если у них случится недомогание от ее стряпни, — язвительно заметила сестра Уна.

— Ей ни к чему готовить самой, — заметила аббатиса. — Достаточно присматривать за кухарками. В замке наверняка есть стряпуха. Ты обучила ее варить мыло для стирки и мытья?

— Завтра начнем, — пообещала сестра Уна. — Надеюсь, что у нее получится, иначе ходить им в грязи до скончания века.

— Сестра Брейт, — продолжала допрашивать матушка, — как идут дела с вышиванием, шитьем и ткачеством?

— Еле-еле, — вздохнула монахиня. — У Ронуин терпения не хватает. Считает шитье и вышивание глупыми занятиями. Правда, она любит ткать. Говорит, будто это ее успокаивает. Я показала ей, как прясть, и похоже, она это усвоит.