TV-люди

Ничего не говоря, он наблюдал за ее движениями. Он ничего не говорил, потому что не знал, что сказать. Остатки кофе в его чашке уже остыли и стали мутнеть.

Ему недавно исполнилось двадцать. Она была на семь лет его старше, замужем и даже с ребенком. Для него она была чем-то вроде оборотной стороны луны.

Ее муж работал в туристической фирме, специализирующейся на зарубежных турах. Поэтому по полмесяца его не бывало дома. Он уезжал то в Лондон, то в Рим, то в Сингапур. Судя по всему, муж был поклонником оперы, в их доме стояли в ряд толстые сборники пластинок по три-четыре в каждом, рассортированные по именам композиторов — Верди, Пуччини, Доницетти, Рихард Штраус. Это выглядело не столько коллекцией записей, сколько своего рода символом мировоззрения. Спокойного и твердого. В те моменты, когда он не находил слов или когда ему нечего было делать, он всегда разглядывал буквы на обложках. Справа налево, а затем слева направо. А затем про себя одно за другим читал их названия.

«Богема», «Тоска», «Турандот», «Норма», «Фиделио». Прежде он ни разу не слушал такую музыку. Не то чтобы он ее любил или не любил, просто повода не было послушать. Ни дома, ни среди друзей, в его окружении не было ни одного любителя оперы. Он знал, что в мире существует опера и существуют люди, которые ее любят. Впервые ему на глаза попался край этого мира. Однако она не была любительницей оперы.

— Не то чтобы не люблю,— сказала она,— но както очень долго.

Рядом с полкой записей стояла великолепная стереосистема. Огромный ламповый усилитель зарубежного производства тяжело согнулся и ждал приказов, словно умело прирученное ракообразное животное. Уж если на то пошло, он как-то бросался в глаза среди прочих предметов обстановки. Выделялся сам факт его существования. Он мгновенно притягивал взгляд. Однако ему ни разу не удалось услышать звучание этой установки. Она не знала, где находится выключатель, а он и тем более не думал дотрагиваться до системы.

В их семье не было особенных проблем, рассказывала она. И повторила это несколько раз. Муж добрый, хороший человек и очень любит ребенка. Должно быть, я счастлива, сказала она спокойно и бесстрастно. В ее интонации не было и оттенка оправдания. Она рассказывала о своей семейной жизни объективно, будто о правилах уличного движения или границе перемены дат. Думаю, я счастлива, у меня нет проблем, которые можно было бы назвать проблемами.

Ну тогда почему она спит со мной, думал он. Он довольно долго об этом думал, но не мог найти ответа. Он также не мог понять, что конкретно значит «проблема в семейной жизни». Подумывал даже о том, чтобы напрямую спросить ее об этом, однако никак не получалось начать этот разговор. А как ее спросить? Можно ли спросить напрямую, мол, раз ты так счастлива, зачем спишь со мной? Но если это сказать, она наверняка расплачется, решил он.

И без этого она частенько плакала. Плакала очень тихо, долго. В большинстве случаев он не понимал причины ее слез. А она, начав плакать, никак не могла остановиться. Как бы он ни утешал ее, она не прекращала плакать, пока не проходило определенное время. И наоборот, если он ничего не делал, проходило то же время и она сама по себе успокаивалась. Почему люди так не похожи друг на друга, думал он. Он в своей жизни уже общался с несколькими женщинами. Каждая из них и плакала, и сердилась. Однако плакала, смеялась или сердилась по-своему. Было что-то схожее, однако отличий было значительно больше. И вроде как с возрастом это совершенно не связано. Он впервые встречался с женщиной старше себя, однако вопрос возраста смущал его меньше, чем он мог предположить. Гораздо больше его занимал вопрос о разнице в привычках, свойственных разным людям. Он думал, что это ключ, который поможет ему разгадать загадку человеческой жизни.

Как правило, после того, как она заканчивала плакать, они ложились в постель. Она настаивала на этом только после того, как поплачет. Во всех остальных случаях инициативу брал он. Иногда она отказывала. Ничего не говоря, качала головой. В такие моменты ее глаза напоминали белую луну на рассвете, плывущую по самому краю неба. Плоская завораживающая луна, дрожащая от птичьих криков на рассвете. Стоило ему увидеть ее глаза, как он больше ничего не мог сказать. Он особенно и не сердился и не расстраивался из-за отказа спать с ним. Он просто думал — так тому и быть. Иногда в глубине души он чувствовал даже облегчение. В такие моменты они пили кофе за кухонным столом и тихонько переговаривались. Как правило, их разговоры были обрывочными. Ни он, ни она не отличались болтливостью, да и общих тем у них почти не было. Он даже не мог припомнить, о чем они говорили. Лишь какие-то обрывочные фразы. Пока они переговаривались, за окном одна за другой проходили электрички.