Принцесса викингов

Только теперь Эмма заметила сидевшую в изножии ее постели ослепительную красавицу. Ей еще никогда не доводилось видеть столь прекрасных женщин. Продолговатое, с тонкими чертами лицо, густо-синие глаза под сенью прямых, как стрелы, ресниц, темные, как соболиный мех, брови. Длинные каштановые волосы девушки были зачесаны назад и на затылке завязаны узлом, удерживающим их вместе. Такая прическа придавала ей особую величавость. Красавица выглядела северной богиней в своем голубом, расшитом серебром платье. Поверх него на ней был скандинавский передник, сколотый золочеными фибулами, отсутствие же обычных для скандинавских женщин ключей на поясе указывало, что красавица еще не замужем.

– Я Лив, дочь Ботольфа, сына Сигурда, сына Тургейра, – церемонно представилась она, – а это мой брат Рольв.

Эмма заметила, что девушка глядит на нее с лукавым любопытством.

– А ты, выходит, и есть та знаменитая Эмма, пленившая конунга Ролло и его брата Атли?

В ее словах звучала насмешка, и это не пришлось по вкусу Эмме. Но в тот же миг полог откинулся и показалась сама Бера.

– Ты проснулась? Это неплохо. Бани уже протоплены, и пока мылись мужчины, тебе дали поспать.

Еще в Руане Эмма пристрастилась к скандинавским баням, и теперь, когда она смыла с себя все следы путешествия и облачилась в сухое чистое платье с норвежским двойным передником, она чувствовала себя, словно заново родилась на свет. Виберга, прислуживавшая ей, принялась расчесывать ее волосы.

– Ишь, какие, – с невольным восхищением приговаривала она. – Птицы могут вить в них гнезда.

Вновь появилась Лив, принеся Эмме ее плащ – вычищенный и просушенный, и Эмма при дневном свете смогла лучше разглядеть дочь Ботто. В лице красавицы было что-то безвольное, а глаза, несмотря на их чудесный цвет, не отличались выразительностью и всегда были словно затуманены. Однако сложена она была действительно на диво. Высокая, как и мать, она была довольно полной, но с узкой талией, округлыми плечами и высокой пышной грудью. У Лив была смуглая кожа, над мягко очерченным розовым ртом темнел пушок. Когда они вышли во двор, один из викингов притянул Лив к себе и облапил, но та нисколько не обиделась, пояснив Эмме с загадочной полуулыбкой:

– Все они тут влюблены в меня…

Эмма промолчала, надменно взглянув на викинга, восхищенно присвистнувшего ей вслед.

После вчерашней непогоды двор походил на раскисшее болото, но деревянные мостки, проложенные от порога к порогу, позволяли передвигаться, не пачкая ног и одежды. Двор окружали длинные строения с покатыми, крытыми дерном кровлями. Часть построек имела стены из вбитых стоймя бревен, часть стояла на фундаментах из скрепленных известью грубо отесанных камней. Вместо коньков на крышах виднелись драконьи головы, глядящие раскрашенными глазницами на закат и восход. Такими же драконами норманны украшали свои дома и в Руане, а вот столь длинных одноэтажных построек в столице Ролло уже почти не осталось. Зато подвешенная у входа в одно из зданий жертвенная бычья туша была для Эммы привычным зрелищем.

Когда они вошли, навстречу им пахнуло можжевеловым дымком, солодом и теплом. Здесь было полутемно, так как окон не было, лишь на стыках крыш виднелись небольшие отверстия, затянутые бычьим пузырем. Свет исходил от длинных очагов, дым от которых поднимался вверх к общей отдушине. В помещении суетились слуги, жены норманнов хлопотали у огня, где на вертелах жарились мясо и рыба, а на длинных цепях, свисающих с потолочных балок, были подвешены большие котлы, в которых бурлила похлебка.

На лавках сидели, торопливо поглощая пищу, мужчины. Эмма увидела среди них Херлауга. Не переставая жевать, он приветливо поднял в ее честь рог, да так и застыл, провожая взглядом покачивающую бедрами Лив.

Дочь Ботто подвела Эмму к одному из боковых помещений:

– Он здесь!

Эмма увидела лежащего на шкурах с закрытыми глазами Атли. Лицо его было покрыто горошинами пота, хотя на груди его покоился кусок льда, обернутый тряпицей. Когда Эмма окликнула его, Атли приоткрыл глаза, но они были мутными, и он не узнал ее.

– Он между жизнью и смертью, – прозвучал рядом голос. Говорили по-франкски, но с тем характерным выговором, какой Эмма слышала у своей приемной матери, графини Байе.

Только теперь девушка заметила сидевшую на ступени ложа женщину. Это была монахиня в черном одеянии с нашитым на груди белым крестом. Из-под ее головного покрывала на Эмму взглянули суровые светлые глаза. Монахиня толкла какое-то снадобье в бронзовой ступке.