Соблазненная роза

— Ты едешь с ними? — со страхом спросила Розамунда, даже не взглянув на пергаментный свиток, который он положил на покрывало.

— Да, но присоединюсь к ним позже.

Розамунда с облегчением вздохнула:

— Боже, я так перепугалась. Ведь ты остаешься со мной, мой милый?

— Конечно я, кто же еще? — отшутился он и, обняв ее за талию, подвел к постели. Он торжественно развернул свиток, и Розамунда увидела чудный яркий рисунок, выполненный золотой, синей и белой красками.

— Какая красота! Это картинка из какого-нибудь манускрипта?

— В некотором роде. Мне нарисовал его один монах, в том аббатстве, где мы приходили в себя после сражения. Это… твой собственный герб, любимая!

Розамунда, тихо ахнув, бросилась рассматривать картинку. Генри даже зажег свечу, чтобы она могла увидеть все детали.

— Роза… это означает Розамунда? Генри кивнул, просияв улыбкой:

— Угадала. Могущественный Рэвенскрэгский ворон осторожно несет ее в клюве, охраняя от всех невзгод. Во всех моих обширных владениях тебя отныне будут называть Розой Рэвенскрэга.

— Роза Рэвенскрэга… — мечтательно повторила она. — Очень красивый герб.

— Мне так хотелось, чтобы он тебе понравился!..

Печальная мысль вдруг кольнула ее.

— Ты заказал этот герб до того, как узнал правду обо мне? — спросила она, с бьющимся сердцем ожидая его ответа.

— После. — Он мягко привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — Твоя тайна наоборот подтолкнула меня поскорее это сделать, чтобы доказать тебе, что я не считаю тебя неровней. Я давно подумывал заказать его, но мешали вечные мои походы. И вдруг набрел на того искусного монаха. Вышивальщица уже вышивает для тебя флаг.

Спасибо тебе, любимый, никогда даже и не мечтала о том, что у меня будет свой флаг, с моим собственным гербом.

— А потом мы сделаем другой герб: со знаками отличия Рэвенскрэгов, де Джиров, а твою розу поместим в центре, — размечтался Генри, вовсе не уверенный в том, что законы геральдики допускают подобные вольности в расположении символов, ну ничего. Здесь, в Йоркшире, он сам себе голова.

Когда он заговорил о де Джирах, ее улыбка померкла. Она хотела было запротестовать, но вспомнила, что теперь она наследница сэра Исмея и действительно имеет право использовать в своем гербе его леопарда, изготовившегося к прыжку. Генри был так чуток и великодушен, что не поставил на ее гербе оскорбительной полоски, которую обычно рисуют на гербах незаконнорожденных.

— А скоро мой флаг будет готов?

— Надеюсь, уже сегодня. Так что в первое же свое путешествие ты отправишься под реющим знаменем.

— Значит, на днях.

— Что? — Его пальцы, старательно сворачивавшие пергамент, замерли. — На днях? И куда это ты собралась?

— Туда же, куда и ты.

— Ну уж нет. Это слишком опасно.

Она упрямо стиснула губы и вздернула подбородок — ему слишком хорошо был знаком этот жест, не предвещавший покорности.

— Опасно? Нашел, чем меня испугать, я столько опасностей пережила за последнее время…

— Но это невозможно, любимая. Солдат не имеет права брать с собой жену, отправляясь на битву.

— Однако некоторые берут.

Генри нечем было возразить, некоторые его соратники действительно брали с собой жен, но обычно это делали те, у кого в ближайшем от лагеря поместье либо в городе имелись друзья или родственники — к ним они и поселяли своих леди.

Однако в тех местах, куда они едут на сей раз, у Генри не было родичей.

— Тебе негде будет остановиться. Не станешь же ты спать в палатке, тебя будут окружать сотни, тысячи солдат.

— А где спит наша королева? Она ведь тоже путешествует вместе со своей армией, да при ней еще младенец. Разве не так?

Генри хмуро кивнул;

— Да, она не отлучается от армии, но солдатам вовсе не нравится, что она таскает за собой ребенка. Детям на войне делать нечего.

— Но я ведь не тащу за собой ребенка, я еду одна. Я могу остановиться в лагере королевы, вместе с ее придворными дамами. Ты ведь достаточно знатен, чтобы испросить у нее эту милость. И никто, кроме тебя, не поставляет ей такого количества солдат, верно?

И снова у Генри не нашлось возражений. Дьявольщина, как ловко она загнала его в угол.

— Ну а сама дорога? Я же буду все время волноваться, как ты да что с тобой. Лучше останься в замке, здесь ты будешь в безопасности.

Они переглянулись и вдруг разом расхохотались: последнее утверждение Генри было весьма сомнительно.