Леди, будьте паинькой

— Пети давно пора в кровать, — проворчал он.

— Скоро поедем. — Уоррен поцеловал малыша в макушку. — Он так уютно устроился, что не хотелось его тревожить.

И снова этот неприятный, болезненный укол. Пети получил любовь отца по праву рождения. Как и Тори. Кенни же пришлось зарабатывать ее: по капельке с каждым новым турниром.

Теперь отец делает вид, что между ними все хорошо. Но все это только притворство. Кенни нуждался в отце, когда был глупым мальчишкой. Сейчас ему родительские чувства ни к чему.

— Я беспокоюсь за тебя и леди Эмму.

— Просто Эмма. Она не любит, когда упоминают ее титул. И не о чем волноваться.

Уоррен погладил Питера по спинке и взглянул в окно, на темнеющую рощицу пекановых деревьев.

— Я не слишком благочестив и не умею молиться, так что предоставляю это другим людям. Вроде Шелби. Она ходит в церковь и утверждает, что леди Эмма — ответ на ее молитвы за тебя.

— Я не просил Шелби за меня молиться.

— Зато просил я.

— Если она творит чудеса, пусть попросит Господа, чтобы меня вернули в игру.

Кенни допил вино и шагнул было к кухне, но за спиной раздался отцовский голос:

— Вернись и сядь.

— Уже поздно, а я на ногах не держусь.

— Я сказал — сядь.

Опять этот голос из кошмаров его детства.

Тащи сюда свою задницу! Позор семьи, ублюдок проклятый! Паршивое отродье…

Но Кенни больше не ребенок, и если Уоррен желает устроить спектакль, что ж, так тому и быть!

Он поставил бокал на столик, прислонился спиной к двери и нагло ухмыльнулся:

— Давай, выкладывай, что у тебя на уме.

— Ладно.

Уолтеру приходилось смотреть на сына снизу вверх, но против всех ожиданий Кенни это ничуть его не обескуражило.

— Знаю, ты не слишком высокого мнения обо мне, и ни для кого не тайна, что меня не было рядом в самые трудные минуты, и ты никак не желаешь простить это. Но что бы там ни было, ты мой сын и я не могу хладнокровно наблюдать, как ты калечишь свою жизнь только потому, что все еще борешься с призраками прошлого.

Кенни неприязненно поджал губы:

— Не пойму, о чем ты толкуешь.

— О том, что былые промахи и трагедии портят тебе будущее. Мне нравится леди Эмма. Как и всем нам. А когда вы вместе, просто глаз не сводите друг с друга. Ты никогда себя так раньше не вел ни с одной женщиной.

Кенни не собирался объяснять, что женитьба на Эмме скорее дело случая, чем союз двух сердец.

— Поэтому я и женился на ней, не так ли? — процедил он.

— Верно. Но для меня яснее ясного, что между вами куча нерешенных проблем.

— А вот это уж не твое дело!

— Послушай меня, Кенни. Раз в жизни послушай. Я никогда не бывал более счастлив, чем в те минуты, когда ты чего-то добивался в жизни, хотя, если признать честно, в этом нет моих заслуг. Спасибо Далли Бодину. И я лучше других понимаю, чего тебе стоило стать тем, кем ты являешься сейчас. И вот что скажу: не многие на твоем месте достигли бы того же.

Волна благодарности окатила Кенни и тут же схлынула. Слишком поздно он дождался похвалы.

— Я… я пытаюсь сказать… Словом, по мере того как стареешь, многое, что я проделывал, желая сколотить побольше денег, теряет смысл. Я горд своей фирмой. Создал ее на пустом месте и, уж конечно, не допущу, чтобы ее проглотили акулы из новых. Но когда я сижу во дворике воскресным солнечным днем и перебираю в памяти все, чем наградил меня Господь, понимаю, что самое главное — это люди, которых я люблю.

— Прекрати читать проповеди, — не выдержал Кенни. Но отец только отмахнулся.

— Наконец и ты получил шанс на нормальную счастливую жизнь, такую, которая не начинается и не кончается на площадке для гольфа. Шанс найти понимание у хорошей, доброй женщины, от которой не стыдно иметь детей, вести мирное существование, кататься на лошадях, наслаждаться этим ранчо. Не упусти этот шанс. В душе Кенни вскипела ярость к старому лицемеру.

— Тебе стоило бы хорошенько поразмыслить, прежде чем давать советы. Если я займусь разведением роз, кто будет участвовать в турнирах? И чем ты будешь хвастаться перед своими высокопоставленными приятелями на корпоративных вечеринках с коктейлями?

Уоррен даже глазом не моргнул при столь неожиданной атаке. Кенни же ощутил себя маленьким ничтожеством. Отец уложил поудобнее Питера и поднялся.

— Ничего, сынок. Я понимаю. Привык терзаться сознанием собственной вины там, где речь идет о тебе. Ты вовсе не обязан меня прощать.