Империя ангелов

Соучастие. Содействие. Доверие.

Натали всегда была моим первым читателем и моим лучшим критиком. Натали, увлекающаяся гипнозом, практикует регрессии и утверждает, что мы уже были знакомы в предыдущих жизнях и как животные и как люди. Даже как растения. Я был тычинкой, а она пестиком. Она говорит, что мы любили друг друга в России и в Древнем Египте. Я ничего об этом не знаю, но мне приятно об этом думать.

Помимо своих «путешествий», Натали меня ничем не раздражает, не считая одной вещи. Она всегда права, и это очень действует на нервы!

У нас трое детей, две девочки и мальчик. Я разрешал им делать все, что они хотели. Впрочем, я никогда не отказывался от своего поста наблюдателя за будущим. Вначале моим орудием была наука. Сейчас я считаю, что ученые не спасут мир. Они не найдут правильных решений, они лишь смогут указать на негативные последствия неправильных решений.

Слишком поздно играть в революционеров. Мне надо было научиться нервничать и громогласно возвещать, когда я был молод. Гнев — это дар, получаемый с рождения. Я предоставляю другим, в частности моей старшей дочери, очень требовательной и нетерпимой, идти этим путем.

Я считаю, что профессионально добился всего, чего хотел. Я был крысой-автономом, которой и мечтал стать. За то, чтобы не иметь ни подчиненных, ни начальников, пришлось платить. Но это нормально. Я сказал своим детям: «Лучший подарок, который я могу вам сделать, — это дать вам пример счастливого отца».

Я счастлив, потому что встретил Натали.

Я счастлив, потому что моя жизнь постоянно обновлялась, она была полна неожиданностей и ставила вопросы, вынуждавшие меня меняться.

В этой больнице я ветшаю. Я знаю, что благодаря новым завоеваниям медицины я мог бы прожить еще, но я не хочу больше бороться, даже с микробами. Они в конце концов выиграли войну с моими лимфоцитами. Они не будут нежиться в моем кишечнике.

Старое сердце потихоньку отпускает меня. Пришло время увольнения. Я понемногу раздал то, что мне было дано. Я завещал имущество семье и благотворительным организациям. Я завещал, чтобы меня похоронили в моем саду. Но не просто так, а вертикально. Ногами к центру Земли, головой к звездам. Без гроба или пластикового мешка, чтобы черви могли поесть меня без церемоний. Я также попросил, чтобы надо мной посадили фруктовое дерево.

Теперь мне не терпится занять свое место в природных циклах.

Я медленно готовлюсь к большому прыжку. Я тяжело болен уже девять месяцев, то же время, что длится беременность. Одна за другой я освобождаюсь от своих одежд, слой за слоем, защита за защитой.

По прибытии в больницу я сдал костюмы и одел пижаму. Как ребенок. Я отказался от стоячего положения и лежу в кровати. Как ребенок.

Я сдал зубы, вернее, вставную челюсть, потому что мои зубы давным-давно выпали. Теперь у меня беззубый рот. Как у ребенка.

Ближе к концу я сдал память, все более непостоянную подругу. Я помню только далекое прошлое. Мне легче уходить без сожалений. Я боялся болезни Альцгеймера, когда человек не узнает родных и не помнит, кто он. Это было моим самым большим опасением. Слава Богу, это испытание меня миновало.

Я сдал волосы. Да они и так были седые. Я совершенно лыс. Как ребенок.

Я сдал голос, зрение, слух. Я стал практически нем, слеп и глух. Как новорожденный.

Я снова становлюсь ребенком. Как новорожденного, меня пеленают и кормят бульоном с ложечки. А я забываю язык и что-то лепечу. То, что называют маразмом, — это постоянно прокручивать фильм наоборот. Все, что ты получил, нужно сдать. Как снова надевают пальто в гардеробе, когда спектакль закончен.

Натали — мой последний защитный слой, моя последняя «одежда». Значит, я должен оттолкнуть ее, чтобы мое исчезновение ее не очень огорчило. Она меня не слушает, оставаясь бесчувственной к моим просьбам. Просто склоняет голову и улыбается, как будто говорит: «Мне плевать, я все равно тебя люблю».

Однажды мой лечащий врач приходит вместе со священником. Это молодой человек с бледной кожей, он сильно потеет. Он без лишних слов предлагает мне покаяться. Кажется, подобную штуку сделали и с Жаном де Лафонтеном. На смертном одре ему предложили отречься от его эротических произведений, если он хочет быть чинно похоронен на кладбище, вместо того чтобы быть брошенным в общую могилу. Жан де Лафонтен уступил. Но не я.

Я объясняю свою точку зрения. Все верующие меня нервируют. Это притязание на то, будто знаешь размеры бесконечности!