Империя ангелов

Однако за все надо платить. В силу того что мазохист связывает понятие страдания с понятием управления своей судьбой, он становится антигедонистом. Он не хочет больше никаких удовольствий, он лишь ищет новые, все более жесткие и болезненные испытания. Это может превратиться в настоящий наркотик.

Эдмонд Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4

143. Игорь. 22 года

У меня мало денег? Ну что ж, нужно только взять их там, где они есть. Я становлюсь вором. А что мне терять? В худшем случае окажусь в тюрьме, где, возможно, встречу многих своих «волков». Станислас становится моим подельником. Мы используем то же оборудование, что на войне. После огнемета Станислас осваивает газовый резак. Никакой замок, никакой сейф перед ним не может устоять. У воров существует священный час: четыре с четвертью утра. В это время на улице нет машин. Последние гуляки уже легли спать, а первые труженики еще не проснулись. В четыре с четвертью проспекты пустынны.

Днем мы проводим разведку, а в четверть пятого приступаем к действию. Как и на войне, нужны план и стратегия.

Мы проникаем в богатый особняк на севере города. Станислас берет со столика портрет и говорит:

— Эй, Игорь, гляди-ка, этот тип с усиками, как велосипедный руль, не тот же самый, что на твоем медальоне?

Я подскакиваю. Сравниваю фотографии и вижу, что никаких сомнений быть не может. Те же усики. Тот же надменный вид. Тот же хитрый взгляд. Мы проникли в дом… моего отца. Я внимательно осматриваю его. Роюсь в ящиках. Обнаруживаю документы и семейные фотоальбомы, подтверждающие, что мой родитель стал богатым и важным человеком, что у него несколько домов, много друзей и что он знаком с сильными мира сего.

Он бросил мать, когда она была беременна мной, но не перестал размножаться. В особняке несколько детских комнат!

Охваченный яростью, я хватаю газовый резак и жгу одну за другой игрушки в детских комнатах. Они должны были быть моими. Они мне должны были приносить радость в детстве. У меня их не было, не будет и у других.

Затем я падаю на диван, опустошенный такой несправедливостью.

— Сперва мир, теперь встреча с папашей, это уж слишком!

— Держи это, выпей. Это пройдет, пройдет, — говорит Станислас, протягивая мне бутылку американского виски.

Мы вдребезги разбиваем все в доме папаши. Мебель, посуду, все. Теперь будет знать, что я существую. Чтобы отметить побоище, мы выпиваем еще и наконец засыпаем на выпотрошенных матрасах. Утром нас будят менты и отвозят в отделение. Начальник отделения, сидящий за столом, выглядит очень молодо. Наверное, блатной. Его лицо мне знакомо. Ваня. Он не сильно изменился после детдома. Он встает и тут же заявляет, что очень зол на меня. Мир перевернулся. Он на меня злится, вероятно, за то зло, что мне причинил, а я ему не ответил тем же.

— Прости меня, — говорю я, как будто обращаюсь к дебилу.

— Ага, наконец-то! — говорит он. — Я всегда хотел это услышать от тебя. Ты знаешь, ты причинил мне столько страданий! Я долго думал о тебе после того, как мы расстались.

Мне хочется сказать: «А я тебя сразу выкинул из головы», но я молчу.

Его лицо приобретает незнакомое мне притворное выражение.

— Уверен, что ты думаешь, будто это я действовал неправильно.

Главное — не отвечать на провокацию.

— Ты ведь так думал, да? Признаешься?

Если я отвечу «да», это его разозлит, если «нет», тоже. Молчать. Это лучший выбор. На самом деле он не знает, как ко мне подступиться. Охваченный сомнениями, он принимает мое молчание за согласие и говорит, что принимает мои извинения и что он не злопамятен и готов нам помочь в деле со взломом особняка. У него даже достаточно полномочий, чтобы замять все это дело.

— Но, — говорит он, — внимание! Больше не играйте в воров. Малейший рецидив, и пойдете на кичу.

Я жму ему руку и выдавливаю из себя самое нейтральное «спасибо». Чао.

— И еще одно, — говорит Ваня.

— Да, что?..

Я стою неподвижно и стоически ожидаю, что цена его прощения не возрастет.

— Хочу задать тебе один вопрос, Игорь…

— Задавай…

— Почему ты мне никогда не набил морду?

Здесь нужно сохранить самообладание. Не раздражаться. Главное не раздражаться. Рука начинает дрожать. Мысленно я представляю себе, как его маленькое пронырливое лицо разбивает мой мощный кулак с крепкими фалангами. Я чувствую в руке силу удара, который мог бы нанести. Но я зрелый человек. Я всегда говорил «волкам»: «Не будьте быками, которые бросаются на красную тряпку. Не позволяйте эмоциям преобладать над собой. Вы, а не противник решаете, где и когда ударить».