Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 1

Но и наше время не терпит: нам надо’ть наосвобождать побольше, побольше, чтоб уже назад запихнуть не могли. В том и спасение первоподнявшихся: рассвободить как можно боле народу!

А тут – ещё, мол, тюрьмы! Вот – Женская близко! Вот – Военная! Побежали ребята и туда.

Нет, подумал Кирпичников, тюрьмами – не окрепнешь. И не по заводам же бегать, они и без нас свободные. А вырывать надо своего брата солдата, Московский батальон. Да ведь так: и сбирались – чего на эту тюрьму отвихнулись, только крюку задали. А сила – солдаты, туда нам и гнать! А куда Круглов делся с грузовиком и пулемётами?

А своих – всё меньше. Маркова когда потерял – не заметил. И Орлова. Ещё Вахов оставался под рукой – в службе парень туповатый, но и верный.

А на улицах – многие толпы, мастеровые, обыватели, и солдат разных врассыпную, ни одной команды строем, и наши ватагой, уже никого и не построишь, даже досадно унтерскому кадровому сердцу.

Спрашивали про московцев – говорят, нет ещё, держатся запершись.

А идти-то хотят не все: куда мы попрёмся? да мы уже четыре дня в караулы ходим, ноги не тянут. А тут ещё – мимо проехал воз, в ящиках хлеб, так многие за тем возом побежали.

Другие многие – к Литейному мосту свернули: назад, в казармы, хватит!

Да тем, что назад уйдёшь, – себя не сбережёшь. Прошёл слух такой, что там, на Литейном проспекте, уже наших давят. Ох, пощемывает: добром ли кончится? Что это мы начали непосильное? Ох, пропадём ни за что!

Всё ж осталось с полсотни – идти на московцев. Ну, двинули по Сампсоньевскому. Куча – совсем случайная, уже никого Кирпичников не знает, только свой Вахов рядом, да ещё человека три из учебной команды, а то и волынцы – да незнакомые.

Даже обидно: с утра Кирпичников был неоспоренный вожак, он бы не начал – никто бы не начал, первый-то шаг – неподсильно переступить. А теперь вот эту ватагу Кирпичников ли вёл, или сама она шла, – не разобрать.

Вольных, рабочих порядочно было на Сампсоньевском, и иные уже с винтовками – тоже запаслись! – а солдат не видно. Значит, московцы ещё взаперти. Звали этих рабочих с собой, – кто шёл, кто не шёл.

Сил совсем не стало хватать.

Все победы сегодня были достигнуты без боя, единственная серьёзная охрана за Литейным мостом не успела открыть огня. Так и сейчас шли, надеялись, что стрелять не будут, – а тут послышалась сильная стрельба. И шагов за четыреста до полковых ворот, где узкий проспект расширяется, – все люди остановились, и солдаты, и штатские со своей жидковатой песней – остановились, и дальше идти не хотели.

И даже многие запятились, назад пошли.

Стрельба была сильная, из разных мест, – но так определил Кирпичников, что – по другую сторону большого кирпичного здания, а сюда пули не летели. То здание за железным забором и загораживало полковой двор.

И Кирпичников звал солдатскую братву:

– Пошли! Пошли, не робей! Сейчас их с тыла и брать!

И какой-то молоденький закричал:

– Кому свобода дорога, вперёд!

Но пошли вперёд человек двадцать, остальные не подвигались.

Пошли – но жались к стенам, к заборам, то падали за снеговые сгрёбы. Солдатики-то всё нестреляные.

– Не сюда стреляют! – Кирпичников им. – Скорей к воротам!

Не верят. А пальба – сильная, над головой.

Разбежались, попрятались. Пустой проспект.

Нашёл и себя Кирпичников на снегу у забора. И – никого не видно близко.

Стал возвращаться к тому месту, где отстали, – а и там почти никого. И Вахова не стало.

И место – какого Кирпичников никогда не знал, даже и на Питер не похоже. Вот занесло.

Не взять ворот Московского, некем.

Дюже стреляют. Кто? в кого?

И куда всё рассеялось?

И понял Кирпичников так, что всё пропало.

А что там, в волынских казармах?

Побрёл назад вдоль забора – один.

101

Самокатный запасной батальон, казармы которого стояли на самом краю Сампсоньевского проспекта, уже почти в Лесном, не был похож на остальные запасные батальоны Петрограда: это не был отстойник преждевременно выхваченных в армию, а затем в бездействии томимых неподготовленных, необученных невозрастных солдат, но – солдат повышенной развитости и боевого возраста, и боевых же здоровых офицеров. Батальон был как бы не единственной в столице воинской частью с фронтовым духом. Он готовил и отправлял на фронт самокатные роты – с пулемётами на мотоциклах и обозом из грузовых машин. Такие роты были в новинку и назначались для совместных действий с конницей в предстоящем большом весеннем наступлении. Занятия шли бодро и плотно, по 10-12 часов в день, не пропуская и воскресений, так многому надо было обучить охочих заинтересованных солдат. Пристально занятый своим делом, батальон мало замечал, что происходит в столице, да и в стране.