Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 1

И чем больше вдумывался, тем грозней понимал все опасности своего назначения – ещё пока попал к Алексееву, и разговаривал с ним, а тот ещё отрывался к прямому проводу, и ходил к Государю. Вот какое складывалось: если генерал-от-артиллерии Иванов успешно подавит волнения – он навсегда прослывёт карателем, и его убьют террористы, и уж во всяком случае заклеймит общество, так что не будет жизни. Тем более укорительно будет его положение, что Государь вряд ли сохранится твёрдым, а вот-вот уступит ответственное министерство, – и от нового министерства Иванову тем более не будет жизни. Если же волнения так велики, что подавить их уже нельзя, то положение генерала тем более опасно: ему не простят такого шага против Освободительного движения, а могут даже и повесить.

Со всех сторон рассуждая, его поездка была опасной и ненужной. Но, состоя на государевой службе и будучи доверенным лицом, он не смел выказать своё уныние или колебание. А что решил про себя за время алексеевских отлучек: во всяком случае замедлять поездку, сколько будет возможно. Опыт жизни говорил: во всех случаях, когда прижимают, самое верное – это затягивать.

И неприятно было получать задание от своего бывшего подчинённого.

Алексеев давал ему с собой георгиевский батальон. Ребята славные, но что ж это за войско, они привыкли состоять для парадности, да и мало их. Правда, обещал Алексеев придать к ним по пути ещё пулемётную команду. Изучили перечень придаваемых частей с Северного и Западного фронта и когда они смогут поступить – 1-го марта и 2-го. Да есть ли уверенность в тех частях? Алексеев уверял, что самые надёжные. Так что, восемь полков? Мало! Настаивал Иванов высылать и с Юго-Западного ещё три полка.

Но чем больше частей, тем трудней их собрать и тем, очевидно, позже надо выехать самому. (К счастью, никто ему пока точно не указывал, когда выехать). Кроме того, местом выгрузки частей правильно давать не Петроград, но расположить их по дальним окрестностям.

Так утро вечера мудреней? – завтра утром генерал Иванов ещё раз придёт?

Алексеева знобило. Он не возразил.

Ото всех неприятностей Николай Иудович поехал пока к себе на станцию, в свой уютный вагон. Уж давно пора и на боковую.

События в Петрограде протекают быстро, может завтра вся эта поездка уже и не понадобится.

144

Не успел Саша осмотреться в диковинной обстановке входного зала дворца, где связки ручных гранат лежали подле бочонков с селёдками, ящиков с яйцами, но этой необычности больше всего и радуясь, она-то и была верный признак революции! – как к нему направился маленький, сухой, безбровый, заострённый – Гиммер! – вот так удача! Пригодилось знакомство!

Узнал:

– А-а… Ясный! – оживлённо принял его. И повёл, и повёл его по коридору, довольно многолюдному – куда? – в штаб обороны!

Штаб Обороны? Ну, не мог Саша попасть центральней! Чего ещё может желать в революции сердце! Он вошёл в эту комнату с сияющими глазами, даже мурашки по спине – от сбывшейся невозможности!

Это была просторная комната под сверкающей люстрой, кабинет кого-то значительного, дубовый письменный стол, а на других столах и креслах бархат, – а в комнате всего несколько человек – один моряк, лейтенант, один пехотный прапорщик, четверо солдат с винтовками в шинелях и неснятых папахах, в таком тепле, – и один штатский в поношенном пиджаке, с кислым, тяжёлым лицом. (Сашу толкнуло предчувствие, что это – революционер, только что вышедший из подполья). И именно он оказался здесь старший. Гиммер указал ему Сашу, а после двух-трёх сашиных ответов и ушёл.

Масловский требовательно смотрел и спрашивал: из какой части и есть ли у него в повиновении солдаты. Разочаровался, что из учреждения, но обрадовался, что солдаты – есть, человек 15, и все тут. (Саша отвечал уверенно, но вспоминая случайность своей гурьбы, не мог бы поручиться, что через полчаса они ещё будут перед дворцом).

А ещё из принадлежностей штаба был у них план Петербурга, неаккуратно вырванный из справочника и разложенный на столе в ярком месте. Сидели как попало вокруг, и Масловский спрашивал того прапорщика, а потом солдат, а потом и Сашу, что они знают о расположении воинских сил в городе.

И Саша, который бывал же в армейской обстановке, всё-таки видел, как офицеры работают по картам, как наносится боевое расположение, – вдруг испытал к этому штабу – жалость и гордость. Жалость, что революция должна начинать с такой ничтожности: вырванный гражданский план, никаких цветных карандашей, планшетных досок, измерителей, штаб – на уровне солдат и прапорщиков, и ни один присутствующий не может толком сказать ни об одной неприятельской части, а о своих – всем известно, что рассыпались и их не существует, – а во главе их всех не полковник и даже не офицер, а – штатский. Но гордость: что они и с этим возьмутся начать – и ещё смотри победят! Что Революция – нарушает все правила, она – хулиганка, ей дозволено недозволенное, даже невежественное, – и всё равно она победит, такова инерция истории!