Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 1

Но всё равно раздражал ужасно. Тот самый царский портрет, про который Чхеидзе когда-то восклицал думцам: «вот он, смотрит на вас своими безумными глазами!» Но – и не безумными были глаза царя, и не угрожающими, и даже не величественными, а – воззрительными. Но всё равно надо его убрать поскорей, это непереносимо!

Тем временем Гиммер успевал соображать, что их воззвание приняли, понесли печатать, так и не усмотрев, не потребовав, чтоб яснее сказать о взятии власти. И – хорошо. Это сейчас лучше всего оставить недомолвкой.

А Шляпников настаивал не откладывать и вот сейчас же вводить в Исполнительный Комитет поимённо представителей от партий. От большевиков вот он уже сейчас диктует: Молотов, Шутко…

Другие завозражали: дайте же подумать! Ещё же будут назначать меньшевики, эсеры, Бунд…

Нет, не довели обсуждения, нет сил, бросили на завтра.

А вот что срочно, надо было вот что: назначить районных комиссаров, чтоб они с утра… Стали называть кандидатуры комиссаров. На Выборгскую сторону сам вызвался Шляпников, на Петербургскую придумали – назначить, он там живёт, Пешехонова, хотя он задевался куда-то. Но на все районы тоже не хватило памяти, фантазии, сил, языков. Запнулись. А что ж, принимать царское деление полицейских участков? Ну и не менять же впопыхах.

А Шляпников гнул: немедленное вооружение рабочих Петрограда.

Заспорили: рабочая милиция при заводах? порайонные сборы вооружённых рабочих?

Всё же Шляпников добился: вооружить – десятую часть рабочих. И поручили – ему.

Ещё решили: Соколова и ещё кого-нибудь командировать в Военную комиссию для наблюдения за её действиями, поскольку она подчинялась теперь родзянковскому комитету.

Пока обсуждали, спорили, – а со всех концов зала к их ложе стали собираться фигуры – растяпистые, сонные солдатские образины: о чём тут гуторят?

При них и не поговоришь. Ну, всё равно кончать.

Так в этом знаменитом зале свет люстр перешёл в тёмную погружённость, прения – в журналистскую ложу, хоры публики – в арестантские камеры, самоуверенные дневные думцы – в ночных солдатских призраков.

Кто уходил. А Гиммер кинул свою тяжёлую ватную шубу на пол ложи Государственного Совета – и лёг там.

Председатель же того Государственного Совета сидел, арестованный, через коридор – в министерском павильоне.

Темно и тихо стало в думском зале с пяти часов утра.

Но вот-вот должен был забелеть стеклянный его потолок.

Обвалившийся ровно десять лет назад.

169

____________________

ЭКРАН

____________________

Тупоносая шестиэтажная с закруглённой крышей «Астория»,

часть окон светится,

как она видна мимо памятника Николаю I

вдоль Вознесенского проспекта, близко упёртого в башню Адмиралтейства.

Ночь, редкие фонари.

В полутьме на площади почти никого. Только кучки совещаются.

Ближе.

Кучки солдат толкуют между собою, с оглядкой, с пооглядкой на «Асторию».

Видно, что сброд, не из одной части. У кого винтовки, у кого палки.

И матросов с пяток.

Закинулись на гостиницу. Где окна светятся в рядах, где темны. Нижние витринные – все темны.

Ещё оглядка.

= Пустая полутёмная площадь. Только настороженные кучки солдат против обоих фасадов «Астории».

А вот, ты нам и нужна!

И – сигнал! махнули!

резкий свист двупалый!

и – кинулись с обеих сторон угла!

кто откуда, все с винтовками, с палками, с ломами!

А широкие, более двух ростов человеческих, сверху полукруглые окна-не окна, двери-не двери, – а стёкла цельные, а за ими видно плохо, без света: что там?

А ну, как ты колешься? – тычком приклада!

Брень!

И разбилось и не разбилось, тёмная рваная дыра – а всё стекло сразу не подалось. Не как стекло бьётся, скорей как фанера.

Так по другому месту!

Брень! Брянь!

Так по третьему! – в несколько рук.

Так и рвёт дырами, ни прохода, ни проёма, гляди обрежешься.

Сгрудились у такого окна, бьют чем попадя.

А коли винтовку безо штыка обернуть, за дуло перехватить – то далеко вверх достаёт приклад, и там садит. Такая ж дыра!

А кто-то и пульнул вверх!

Выстрел

Да дырка мала,

Выстрел

для забавы больше.

А там – тьма.

Кто пролез – тащат изо тьмы чего-то, тащат сюда наружу – тяжёлое.