Мы, Боги

— Давайте продолжим путешествие вместе, — предлагает Эдмонд Уэллс.

Теперь мы впятером поднимаемся по лесу. Мы перебираемся через лощинки, идем по тропинкам. За живой изгородью из кустарника мы попадаем в странное место.

Здесь раскинулась долина, в центре которой течет поток зеленовато-голубого цвета шириной в несколько десятков метров, светящийся в темноте, как большой освещаемый изнутри бассейн. Вода непрозрачная, но местами в ней можно различить светящиеся точки. Это что-то вроде водяной версии светлячков. Они-то и освещают поток.

Никогда не видел настолько интенсивного голубого цвета.

I. ТВОРЕНИЕ В ГОЛУБОМ

22. ГОЛУБОЙ ПОТОК

Голубой цвет.

Мы долго стоим на месте и смотрим на воду. Светлячки летают над поверхностью, дополняя удивительную картину.

Ветер стих. Кентавров не видно. Если они пошли спать, то как они спят? Стоя, склонив голову, как лошади, или лежа на боку, как люди?

Внизу, в долине, часы бьют один час утра, и в этот момент, к нашему изумлению, над горизонтом появляется яркий луч света. Он пробивает облака, гораздо более мощный, чем те вспышки, что временами появляются на вершине горы. Значит, рассвет здесь наступает в час утра, и я понимаю, что это встает второе солнце. Оно поднимается не так высоко, как первое, и остается красным.

Став ненужными, светлячки незаметно исчезают. Зеленовато-голубой поток становится лиловым на фоне бежевого песка и светло-зеленого леса.

Мы идем вдоль берега в поисках брода, но шумный водопад, который напоминает Мэрилин Монро ее съемки в «Ниагаре», преграждает дорогу. Нам не пройти. Ниже по течению поток остается быстрым, но кажется не таким сильным. Стоит ли рискнуть переправиться вплавь или поискать еще?

Звук шагов прерывает споры, и мы быстро прячемся в канаве. Это бог-ученик, который идет один в нашу сторону. Рауль вскакивает одним прыжком:

— Отец!

Франсис Разорбак кажется гораздо меньше удивленным этой неожиданной встречей, чем его сын.

— Что ты здесь делаешь, Рауль?

— Значит, ты считал меня неспособным стать богом, отец?

Из его тоги выпадает книга. Рауль спешит ее поднять.

Франсис Разорбак объясняет, что после того, как на Земле он выпустил книгу «Смерть, эта незнакомка», здесь он продолжает свою работу над книгой «Мифология». Прибыв сюда, он записал все, что помнил, о философии и древнегреческой мифологии, описанных в его последней книге. Он надеется дополнить эту сотню страниц тем, что обнаружит на острове.

Эдмонд Уэллс заявляет, что его это очень интересует и он тоже продолжает писать более общую «Энциклопедию». Он был бы счастлив включить туда мифологические познания Франсиса Разорбака, наверняка более точные, чем его собственные.

Но Франсис делает отстраняющее движение.

— Чтобы другой пользовался плодами моих исследований? Это слишком легко! У каждого своя работа и свой путь.

— Я считаю, что знания не принадлежат никому, — говорит мой наставник. — Они принадлежат всем. Мне кажется, греческую мифологию мы знаем в основном благодаря Гесиоду. Мы ничего не изобретаем, ничего не создаем, мы лишь перебираем на свой манер знания, существовавшие до нас.

Но Франсис молчит, мало убежденный этими аргументами.

— Не вы изобрели греческую мифологию, господин Разорбак, и я не изобретал квантовой физики. Все это, по сути дела, нам не принадлежит. Мы лишь ленточки, которые связывают цветы в букет.

Лицо Франсиса Разорбака вдруг багровеет.

— Когда я был смертным, я никому не давал свою зубную щетку и никому не позволял есть из моей тарелки. Я не понимаю, почему, став богом, я должен изменить поведение. Все растворяется, рассыпается от бессмысленных смесей. Храните цветы вашего «букета», а я буду хранить мои.

— Но, папа… — пытается вмешаться Рауль.

— Молчи, сын мой, ты в этом ничего не понимаешь, — отрезает Франсис Разорбак.

— Но…

— Мой бедный Рауль. Все время хнычешь, все время жалуешься. Один в один портрет матери. Как и ты, несчастная была постоянно в моей тени, а когда меня не стало, я понял, что вы способны жить лишь по доверенности.

— Но, папа… ведь это ты нас бросил! Разорбак выпрямляется и мерит сына взглядом, под которым тот съеживается.

— Исчезнув, я заставил вас обнаружить собственные таланты. Мускул, который не работает, атрофируется. А ведь храбрость — это мускул, независимость — это мускул, амбициозность — это мускул.