Царица Пальмиры

Забаай бен Селим мрачно улыбнулся. Еще не пришло время для крика, а этот галл будет молить о милосердии, как молила его жена, его милая Ирис. Пройдет еще много, много часов, прежде чем Винкт Секст испустит дух. Он тысячу раз пожелает смерти, Прежде чем смерть, наконец, придет к нему.

Порка закончилась, центуриона отвязали и поволокли по горячему песку к мраморной колоде. Рядом с ней стоил котел, бурливший над скачущими языками пламени. Винкта Секста заставили опуститься на колени, и он с ужасом увидел, как его руки быстро отделили от тела. Крик протеста постепенно затихал в жарком послеполуденном воздухе.

— Только не руки? — пронзительно кричал он. — Ведь я солдат! Мне нужны руки!

Окружавшие его люди лишь насмешливо скалили зубы в ответ, и тогда он понял, что даже если они оставят его в живых, он будет слишком сильно изувечен и вряд ли когда-нибудь снова сможет сражаться.

Он смотрел, словно зачарованный, как кровь из разорванных артерий алой дугой стекала на золотистый песок. Потом его поволокли к кипящему котлу и погрузили в бурлящую смолу обрубки его рук, чтобы не дать ему умереть от потери крови. В этот момент сквозь ряды зрителей прорвался его первый настоящий пронзительный крик от испытываемой им страшной боли. Зрители, все как один, вздохнули с облегчением: наконец-то центурион испытал такую боль, какую заслужил.

Сын Забаая поднял с песка две отрубленные кисти рук с вытянутыми в знак протеста пальцами. Вождь бедави снова улыбнулся.

— Никогда больше эти руки не смогут причинять людям боль, галл! Мы отнесем их в пустыню и скормим шакалам! — сказал он.

Винкт Секст содрогнулся. Самое ужасное для людей его племени — умереть искалеченным. Без рук он станет скитаться в царстве мертвых, и это царство не будет ни землей, ни раем его лесных богов. Он приговорен, хотя все еще продолжал бороться.

Его проволокли по песку обратно и положили на спину, широко распластав на земле. Тут, проталкиваясь сквозь толпу, к Забааю подошли две женщины с улицы — проститутки — и представились ему. Одна из них сказала:

— Мы поможем тебе, вождь бедави, и ничего не попросим взамен. С тех пор, как этот человек приехал в Пальмиру, он издевался над женщинами из нашей общины. Мы были беззащитны перед ним.

Одна из женщин, высокая брюнетка, уже вошла в пору зрелости. Другой, искусно накрашенной, прекрасной молодой девушке, которая вышла вперед вместе с ней, не было и четырнадцати лет. Голубоглазая золотоволосая блондинка из северной Греции не стала изображать из себя скромницу, скинула бледно-розовые шелковые одежды и предстала перед толпой обнаженная. Ее юное тело было само совершенство, с дивными белыми грудями шарообразной формы, тонкой талией и пышными бедрами. По толпе пронесся вздох.

С нарочитой медлительностью девушка подошла к Винкту Сексту, встала у него за головой, грациозно опустилась на колени, наклонилась и коснулась его лица сначала одной из своих полных грудей, а потом другой. Центурион застонал от чувства безнадежности, в то время как низкий голос Забаая насмехался над ним:

— Какие великолепные плоды, не правда ли, галл? Винкт Секст ощутил боль в пальцах и дернулся, чтобы схватить соблазнительную плоть, которая терлась о его лицо. Он инстинктивно изо всех сил пытался пошевелить связанными руками. Слишком поздно он вспомнил, что у него больше нет рук, и проклятия посыпались из его уст.

Теперь отрубленными кистями рук галла завладел самый младший сын Забаая бен Селима, шестилетний Гассан. Он злорадно приплясывал вокруг связанного человека, потрясая своими трофеями. Взяв кисти рук, он положил их на пышные груди проститутки и стал бесстыдно гладить их. Шалости мальчишки вызвали раскаты смеха со стороны толпы. Центурион пронзительно кричал, перейдя на свой родной язык, но все поняли, что он проклинал толпу, свою судьбу и вообще все, что приходило ему в голову.

— Он должен испытывать ужасную боль. Почему же он не корчится от боли? — спросил князя Антоний Порций.

— Кипящую смолу смешали с болеутоляющим наркотиком. Они не желают, чтобы он умер от боли, вот почему облегчили его страдания, — ответил князь.

Губернатор кивнул.

— Они искусные мучители, эти бедави. Если мне когда-нибудь понадобятся такие люди, я приглашу их.

Толпа охала и ахала при каждой новой изощренной пытке. Отцы держали своих детей на плечах, чтобы им было лучше видно. Два римских легиона и наемники стояли безмолвно, в положении «смирно», однако у многих из них лица побелели, в особенности у тех, кто стоял ближе других к злосчастному галлу. Антония Порция стошнило в серебряный тазик, который держал перед ним его слуга.