Сильные мира сего

Он происходил из крестьян и не скрывал этого.

– Меня часто спрашивают, не родственник ли я маркизу де Будрэ. О нет! Я вовсе не знатного происхождения. Я из небогатых Будрэ: шестеро моих братьев трудятся, обрабатывая землю в Артуа, а я счел себя вправе трудиться на ниве Господней.

В этом человеке не было и следов томного аристократического благочестия, свойственного настоятелю монастыря отцу де Гранвилажу. И все же отец Будрэ был по-своему не менее величествен.

Год назад во время поста он с успехом прочитал проповедь в церкви Мадлен, в нынешнем году ему поручили выступить с проповедью в соборе Парижской Богоматери, и доминиканец мало-помалу завоевывал известность в духовных кругах.

Ничто не могло повредить его железному здоровью и ясности духа. Шла ли речь о том, чтобы проповедовать Евангелие в храме, или о том, чтобы наставить на путь истинный воспитанников коллежа, или, наконец, о том, чтобы вернуть в лоно церкви заблудшую овцу, – за все он брался с одинаковым и всепоглощающим рвением, ибо все на свете казалось ему одинаково важным.

Когда отец Будрэ впервые пришел в особняк на авеню Мессины и его провели в будуар Жаклины, то, едва взглянув на молодую женщину, он сказал себе: «Борьба будет трудной».

Пока служитель церкви объяснял молодой вдове причины своего визита, он не увидел в ее глазах ни вражды, ни недоверия, но прочел в них молчаливое презрение. Казалось, взгляд Жаклины говорил: «Ну что ж, святой отец, исполняйте свои обязанности!» – словно он был фельдшером, который приготовляет все необходимое для бесполезного укола.

И тогда доминиканец совершенно неожиданно для Жаклины принялся разглядывать безделушки и всякие редкости.

Целых десять минут он только и делал, что восклицал:

– А это что такое?.. А это? О, как красиво!

Особенный интерес у него вызывали старинные книги с тисненными на переплетах большими гербами. Он терпеливо расспрашивал, и даже его удивление выдавало знатока, который разбирается в самых различных областях и стремится еще более углубить свои познания.

– Жизнь маршала Таванна… Должно быть, один из ваших предков?.. Да-да, он участвовал в битве при Монконтуре…

Поведение отца Будрэ поразило Жаклину. Уже одно присутствие этого дородного человека в белой рясе нарушало привычную обстановку небольшого будуара. Могло показаться, что сюда вошел оживший Бальзак, изваянный Роденом.

Внезапно доминиканец взял со стола чуть пожелтевший портрет молодого драгунского офицера в парадном мундире; в углу рамки виднелась другая, маленькая фотография того же офицера – это были те самые снимки, которые стояли на ночном столике Жаклины, когда она родила Жана Ноэля. Старик долго разглядывал обе фотографии.

– Это ваш муж, не правда ли?.. Какое прекрасное лицо, прямое, открытое… Должно быть, я его буду очень любить, сударыня, – произнес он.

Отец Будрэ сказал это с таким видом, словно речь шла о человеке, с которым ему завтра предстояло познакомиться и долгое время бок о бок идти в жизни.

Затем он повернулся к Жаклине и пристально посмотрел ей в глаза…

Встретив взгляд старика, державшего в руках портрет Франсуа, Жаклина горько разрыдалась.

– Вам не за что просить прощения, сударыня! У вас нет причин стыдиться своего горя, – сказал доминиканец. – Всякая любовь, представляющаяся людям чрезмерной, есть путь к Богу.

С этими словами отец Будрэ удалился. Принимая свой плащ из рук слуги, он произнес:

– Благодарю, брат мой.

На следующий день он снова появился, через два дня пришел опять; так началась его борьба за душу Жаклины.

Как известно, исповедоваться в грехах нелегко. Но еще труднее открывать другому человеку свою тоскующую душу.

Между тем и дни, и ночи, и сновидения Жаклины были одной длинной цепью душевных и физических страданий.

«Если загробная жизнь существует, то Франсуа навеки проклят… Но это неправда, Бога нет, загробной жизни тоже нет, есть только бездонный мрак, пустота. Если бы Бог существовал, он не допустил бы его гибели. Да, за гробом нас ждет лишь мрак, и я никогда больше не увижу Франсуа… Я мертва, мертва, хоть и не отдаю себе в этом отчета. Я тщетно ищу Франсуа во мраке, и не нахожу его!.. Я предпочитаю страдать от ужасных воспоминаний, связанных с его гибелью, лишь бы не очутиться одной перед лицом небытия… Я трушу, я боюсь умереть. Он призывает меня, а я делаю вид, будто не слышу, потому что у меня недостает мужества убить себя…»